– Градусник никому не давай, –
велела добрая сестричка, – один-разъединственный, разобьют еще, не дай
бог! Температуру и так определить можно.
– Как?
– Ну лицо красное, глаза блестят, пульс
частит, лоб пощупай…
– А вдруг туберкулез?
– Пульмонолог приезжает раз в год с
передвижной флюорографией.
– Раз в год?
– А ты на воле, что, каждую неделю к
фтизиатру бегаешь? Небось лет пять на рентгене не была.
– Вдруг зубы заболят…
– Ерунда, раз в три месяца стоматолог
принимает, а если уж совсем невмоготу, отрядный вырвет.
– Отрядный?!
– Чего так удивляешься? Тут отрядные все
могут – и зубы рвать, и нарывы вскрывать, а в женских зонах роды принимают… Познакомишься
с ними. Нормальные мужики, с пониманием, зря никого не обижают. Ты замужем?
– Нет.
– Тогда на Константина Яковлевича,
воспитателя из шестого отряда, обрати внимание. Холост, не пьет, не курит, во
всех смыслах положительный. Ну, беги оформляйся!
День прошел в хлопотах. Выдали зеленую форму и
халат. Поселили в общежитии, где, кроме меня, в комнате оказалась еще одна
женщина, вручили талон на питание…
Во вторник утром отсидела за столом положенные
часы. Явился только один «больной». Парень лет двадцати пяти с жалобой на
головную боль. Я обслужила его как могла. Померила давление, поглядела горло,
поводила стетоскопом по татуированной груди, потом дала таблетку анальгина и
спросила:
– Кофе хотите?
Парень замер, потом уточнил:
– Это вы мне?
– Вам.
– Очень хочу.
Я налила кружечку «Нескафе», пододвинула
коробку с рафинадом и пачку печенья «Глаголики». «Больной» моментально
опустошил кружку, схватил несколько сдобных комочков и неожиданно спросил:
– Первый раз на зоне работаете?
Я кивнула.
– Оно и видно, – вздохнул
уголовник, – кружечку еще одну заведите, для десятого номера.
– Для кого?
– Вообще-то, конечно, сами должны
предупреждать, – продолжал просвещать меня мужик, – но есть такие
падлы! Обязательно возьмите кружечку и напишите на ней «ь 10». Всем и понятно.
– Да зачем?
Парень вздохнул:
– Порядок такой, не могу же я с петухом
из одной посуды хлебать! И кофе тоже всем без разбору не давайте, баловство
это.
Так и не поняв, при чем тут петухи, я вызвала
охрану, закрыла медпункт и пошла в 21-ю комнату.
– Ну чего еще? – недовольно спросило
начальство.
– Должна снять пробу с обеда.
– Етит твою налево, – буркнул
мужик, – зачем?
– Инструкция предписывает.
– Может, ну ее на фиг?
– Нет.
Меня с эскортом препроводили в столовую. По
дороге спросила у охранника:
– Почему нельзя пить с петухом из одной
кружки?
– Ни в коем разе, – испугался
парнишка, – петух – опущенный, гомосексуалист пассивный. Его вещи брать
западло, тронул – сам таким же считаешься. У них и посуда своя, «ь 10».
В столовой работали заключенные, я пожевала
перловую кашу, хлебнула «Суп из капустного листа с рыбой» и с умным видом
поставила в блокнотике крестик. Ладно, завтра пойду проводить санитарную
обработку бараков…
Через три дня я облазила весь лагерь. Развела
в огромном бачке раствор марганцовки и сделала из марли какое-то подобие кисти.
Двое заключенных таскали «дезинфекционный раствор», сзади плелся охранник. Я
засовывала «кисть» в бачок и кропила все подряд. Вечером, лежа без сна на
продавленной койке, подводила итог увиденному. В лагере шесть отрядов, в каждом
около ста человек. Отряд занимает громадную спальню, где на двухэтажных
железных кроватях проводят ночь заключенные. Еще им положена полка в тумбочке.
Зеки везде ходят строем – в столовую, баню, клуб. Гулять можно только в
небольшом пространстве, огражденном колючей проволокой. Это так называемая
локальная зона. У каждого подразделения она своя, и пообщаться с приятелем из
другого отряда практически невозможно.
В столовую сначала входят несколько человек,
которые и разливают по алюминиевым мискам баланду. Когда основная масса бодрым
шагом вваливается в обеденный зал с песней, на столах уже стоят миски с едой и
лежит хлеб. На обед дают два куска, к завтраку и ужину – по одному. Нечего и
говорить, что каждый отряд ест в определенное время и только в своем тесном
коллективе.
Имеется штрафной изолятор – ШИЗО. Туда
запихивают за незначительные прегрешения примерно на пятнадцать суток. Более
суровое наказание БУР – барак усиленного режима, и совсем плохо в ПКТ –
помещение камерного типа. Словом, это тюрьма со всеми вытекающими прелестями.
Во все места, приспособленные для наказаний, харчи в огромных, отвратительного
вида бачках разносят баландеры.
Увидав в бараке шестого отряда мышь, я начала
активную кампанию под лозунгом «Грызуны – разносчики чумы» и принялась лазить
по всем углам и закоулкам зоны, щедро рассыпая повсюду абсолютно невинную смесь
из соли, сахарного песка и соды. Начальство только крякало при виде стараний
столь усердной медсестры, но сделать ничего не могло – я четко придерживалась
должностной инструкции.
В конце концов пришла к неутешительному выводу
– ни в жилых бараках, ни в ШИЗО, ни в БУР, ни в ПКТ Базиля нет. Не появлялся он
и в мастерских промзоны. Где же спрятали мужика?
Помог случай. Наблюдая, как работающий на
кухне зек раскладывает в бачки порции для ПКТ, обратила внимание, что он
накладывает двенадцать половников каши, но камер там только одиннадцать, хорошо
помню, а лишней миски никому не дадут.
После обеда, размахивая тетрадным листочком,
кинулась к начальству. Толстый капитан, увидав меня, просто побелел:
– Ну, что еще придумала?
– Смотрите, смотрите, – сунула я ему
под нос бумажку.
– Ну таракан, только странный.
– Не таракан, а lupus individus
[1].
– Кто? – окончательно обалдел
капитан.
– Lupus individus, африканское насекомое
из семьи тараканьих, обладает редкой способностью к размножению, страшно
ядовит! Укус вызывает тошноту, рвоту, возможен даже смертельный исход, чревато
эпидемией.
