– Прекрасные места, – произнес Лукас, разглядывая окрестности. – По сравнению с Баварией немного жарковато, зато в Андалусии превосходная природа… Тут множество мальтийских дикорастущих кактусов! Я читал о них. Это чудное растение!
– Да, я знаю.
– Цветы на них распускаются один раз в году – всего на одну ночь. Большие и удивительно красивые! С первым лучом солнца они начинают увядать. Здесь столько таких кактусов, что, когда они зацветают в начале лета, густой, насыщенный запах ванили переполняет округу. От него невозможно спрятаться.
– Простите, Лукас… – Из груди вдруг исчез воздух. Я не могла вздохнуть – словно меня придавило камнем. – Простите… Вы сказали – мальтийский кактус цветет в начале лета? Вы уверены?
– Конечно, уверен! Я собирался посадить такой в зимнем саду нашего замка, но…
Я уже не слушала Лукаса. Мир сдвинулся. Съехал, свалился набок. А может быть, я упала…
– Что с вами?
Да, я действительно упала. Лукас помог мне подняться.
Этого не может быть… ЭТО НЕВОЗМОЖНО!
Слова Лукаса перевернули все планы. Ни о каком Камне Судеб не шло больше и речи…
– Куда вы? – Крик Лукаса настиг меня уже возле двери «мицубиси». Надо же, как далеко занесли меня ноги!
– В Москву, – бросила я.
Часть III
Небесная обитель
Глава 1
МОСКОВСКОЕ ДЕРБИ
Кнопка звонка не работала. Пришлось барабанить по двери до тех пор, пока не послышались шаги. Взревел кот, которому Овчинников, очевидно, наступил на хвост в темноте.
– Кто там? – шепотом спросил Леха.
– Белая горячка.
– Похоже, явился призрак моей бывшей жены, – констатировал Овчинников. (Вроде трезвый. Слава богу. Он мне нужен вменяемый). – Призрак, забери своего кота. Он меня обожрал. Мерзавец научился холодильник открывать, когда никого дома нет.
– Леха, открой дверь.
– Алена, а ты раньше не могла явиться? Посмотри на время! Час ночи!
– Раньше не могла. Я только из Испании прилетела – и сразу к тебе. Открой дверь, заинька.
– Не открою! А если я не один дома? Если у меня тут очень известная певица, личность которой я бы хотел сохранить в тайне?
– Никого у тебя нет. Твою хибару даже моль игнорирует.
– Это неправда! У меня есть моль!
– Леха, открой. Ты мне нужен.
Щелкнули запоры. Дверь распахнулась, и я шагнула в полутьму Лехиной квартиры. Овчинников стоял в пижаме с диснеевскими далматинцами, которую я ему подарила в прошлом году на день рождения. Я аж прослезилась от умиления. А говорил, что будет этой пижамой стекло «жигуленка» протирать. К ногам бывшего мужа прижался мой Барсик, два зеленых глаза светились ненавистью ко всему, что пахнет колбасой. Эта ненависть обычно трансформировалась у кота в тотальное уничтожение данного продукта.
– Ну? – спросил Леха. – Чего надо-то?
– Тебя и твою машину.
– А до утра твое дело не подождет?
Я поглядела на него устало. Взгляд получился таким тяжелым, что Леха даже попятился.
У Лехиной «пятерки» не работала одна фара. На темных улицах, где отсутствовали фонари, это играло существенную роль. Как раз половины дороги не видно.
– Тебя за мотоциклиста еще не принимали? – поинтересовалась я.
– Очень смешно.
– Совсем несмешно. А если милиция задержит?
Он презрительно фыркнул. Ах, ну да! Чего ему волноваться?!
– Куда едем-то?
– Сейчас налево… да… Припаркуйся здесь.
Леха притормозил возле длинного забора из металлических прутьев. Я вылезла из машины, вытащила из багажника завернутый в рогожу инструмент, который захватила из гаража. Овчинников тоже выбрался, выключил габариты и нерешительно топтался на месте, ежась от холода.
– Через ворота не пойдем, – сказала я, когда мы оставили темный, практически неразличимый в ночи «жигуленок». – Полезем через забор.
– Через забор не могу, – запротестовал Леха. – У меня травма.
Я уже просунула лопаты между прутьями и обернулась, направив ему в лицо луч фонаря:
– Какая еще травма?
Овчинников замялся. Было видно, что он не особенно хочет отвечать на вопрос.
– Травма серьезная, – наконец ответил он. – Я вчера Кузьме в «очко» проиграл квартальную премию. До сих пор оправиться не могу. Так что мне через забор нельзя.
– Это называется моральная травма, Овчинников! Она не влияет на твою физическую форму, которая, правда, подпорчена водкой. Но если ты не можешь перелезть через забор, то я тебя перекину.
– Да ладно, – недовольно отозвался он. – Уж как-нибудь…
Я перебралась через забор без приключений. Не такое уж и препятствие для скалолаза. Леха влез без проблем, но, когда прыгал сверху, зацепился штаниной за пику и рухнул вниз головой. Благо упал в груду сорняков, которые свозили сюда. Не то и в самом деле получил бы серьезную травму.
За забором было темнее, чем на улице. Мы прошли десяток шагов, и луч моего фонаря наткнулся на старый могильный крест. На табличке – «Вере Федоровне от внуков…». Овчинникову надпись не понравилась. Он закричал, пришлось заткнуть ему рот ладонью.
– Ты куда притащила меня?! – спросил он осипшим голосом после того, как я ослабила захват.
– Это кладбище. Что ты орешь, как базарная женщина! Никогда на кладбище не был? Перестань трястись, не позорь фамилию.
– Алена… – Только теперь до него дошло. – Ты чего удумала? Это же подсудное дело!
– Я не собираюсь красть искусственные цветы или рушить могильные плиты. Я пришла узнать то, что должна знать. И никто мне помешать не сможет. Поэтому сделай одолжение – не ори, не привлекай сторожей. А то я тебе лопатой по голове настучу.
– Могла бы предупредить про кладбище. Я бы водки взял – с ней не так страшно. Знаешь, на войне перед атакой солдатам водку выдавали!
– Знаю. Но водки у меня нет.
В самом деле идти ночью по кладбищу – далеко не весело. Могильные кресты и надгробные плиты, выраставшие из темноты каждый раз в иных проекциях, не позволяли к ним привыкнуть, а потому каждый раз пугали Овчинникова. Он шел сзади, ежеминутно вздрагивая и вскрикивая. Я же ощущала только легкую тень настоящего испуга. После могильника в Андалусии, под завязку набитого черными костями, меня мало что могло смутить.
По сравнению со знойной Испанией, где солнышко буйствует вовсю, московская ночь «одарила» лишь четырнадцатью градусами выше нуля. В шортах и маечке я сразу ощутила этот перепад, но чтобы переодеться, не было ни времени, ни магазинов.
