Выбросив банку в мусорное ведро, я опустился за стол и, сложив руки перед собой, тщательно обдумал дальнейшие действия. Я постарался отодвинуть в сторону часть своей личности, которая называется «убитый горем отец», чтобы взглянуть на рождаемый план взвешенно и непредвзято. До конца это все равно не удалось. К тому же меня неустанно клевала мысль о том, какие все-таки сволочи эти чебурашки! Какие сволочи! Решили, что если сами не могут добраться до артефакта, то вынудят это сделать меня, сторожевого пса, который на протяжении последних недель грудью стоял на защите бункера.
И они правы. Я это сделаю.
Я верну пришельцам пирамидку.
Главное, чтобы ее не перевезли в другое место. Пока она остается в Коровьинском бункере, у меня есть надежда.
Номер Гордеева с визитной карточки, которую он мне дал при расставании, был простым для запоминания, со множеством нулей и пятерок. Я набрал комбинацию цифр и принялся считать гудки. Доктор-полковник отозвался после четвертого.
– Слушаю, – осторожно произнес он.
– Вячеслав Сергеевич, это Стремнин.
– А-а, Валера. Что у тебя? Опять был контакт?
Черт бы побрал его тонкий аналитический ум!
Чтобы не выдать себя ни словом, ни интонацией, я с силой сжал левый кулак. Ногти вонзились в ладонь.
– Нет, контактов не было, – ответил я, превозмогая боль. – Мне нужно с вами поговорить. Не по телефону.
– Приезжай на спецхран. Я здесь. Подожди… – Он зажал трубку ладонью и что-то спросил у кого-то рядом. Вернулся к трубке. – На КПП назовешь себя и скажешь, что направляешься ко мне. Тебя пропустят. На всякий случай скажи номер твоей машины.
– У меня нет машины.
– А-а. Тогда как я сказал. Приезжай часика через три, я к тому времени выкрою для тебя время. Большой разговор?
– Десяти минут хватит.
– Тогда жду. До встречи.
Он повесил трубку.
Я разжал кулак. Ногти все-таки продавили кожу. Через линии жизни и судьбы на ладони протянулись четыре кровавые полосы.
* * *
Ровно через два часа сорок минут после этого разговора я подошел к холму, за которым находился вверенный мне когда-то объект. Военные окружили спецхранилище километровой зоной отчуждения, поставив дополнительные заграждения из колючей проволоки. На холме организовали пропускной пункт. Возле сваренной из уголка фермы, обмотанной колючкой, прохаживались двое контрактников в касках и бронежилетах, с висящими на шее «калашами». Рядом, направив ствол на дорогу, стоял БТР. Позади него зеленела палатка и дымилась труба полевой кухни. Ближе к реке из-за холма поднимались могучие трубы зенитно-ракетного комплекса новейшего образца. В небе непрерывно кружили два ударных боевых вертолета Ми-24.
Я преодолел участок, на котором вчера остался усиленный мотострелковый взвод, спешивший к нам на подмогу. Проселочная дорога в этом месте на протяжении полусотни метров была выжжена до черноты и укрыта простыней пепла. По обе стороны, иногда гусеницами кверху, лежали остовы сгоревшей техники. В воздухе стояла удушливая вонь пожара, взорванных боеприпасов и чего-то сладкого, того, что когда-то было людьми. Пожалуй, только дождь мог смыть эти отвратительные запахи, но дождя не было.
На КПП я назвал себя и сообщил, что иду на встречу с полковником Гордеевым. Пока один из контрактников держал меня на прицеле, другой с лицом в оспинах тщательно обыскал одежду. С собой у меня были только сигареты и ключи. Светящийся нож я предусмотрительно оставил дома. Какой от него прок, все равно бы сейчас отобрали!
Закончив обыск, контрактник с оспинами запросил по рации кого-то с позывным «Тайга», интересуясь, можно ли меня такого пропустить в Зону. Ему ответили, что можно. Я взошел на гребень холма и обомлел. Наш тихий край превратился в военный лагерь.
Луга вокруг спецхранилища кишели техникой и людьми. В трех или четырех точках вокруг объекта, в том числе на другом берегу реки, развернулись зенитно-ракетные комплексы. На рубежах внешнего периметра стояли БТРы, БМП и танки. За внутренним периметром, бывшим ограждением спецхрана, только на южной стороне я насчитал четыре свежих пулеметных укрытия, сооруженных из мешков с песком. Место вчерашней битвы облагородили: сбитую тарелку обтянули брезентом, бункер скрыли под огромным нейлоновым куполом, в который нагнетали воздух два специальных компрессора. На нетронутом участке возле реки вырос палаточный городок, по которому перемещались цепочки солдат. Один раз я заметил там проехавший уазик. В войсковую часть, на время заброшенную, вновь вернулся исконный войсковой дух.
Шагая под раскатанному гусеницами проселку, я думал, что выбраться отсюда будет на порядок сложнее, чем было проникнуть внутрь. Впрочем, я пока не внутри.
Возле ворот с красными звездами меня встретил еще один КПП, охрана которого была вооружена уже по-взрослому. Руководил ею коренастый скуластый старлей, небрежно-привычно державший руку на повешенном на плечо бластере. Он постоянно улыбался и балагурил по поводу и без. Меня еще раз обыскали, потом старлей открыл ворота и повел к палаточному городку.
– Ты, дядя, только не делай большие глаза при виде этих игрушек, – сказал он, похлопав по трубе своего бластера.
– А что это? – простодушно спросил я.
– Это, дядя, такая вещь! Такая вещь… Но тебе об этом знать не положено, засекреченная информация.
– Вона как!
– Ага. Тут вообще все непросто. Кстати, зачем ты нашему начальству понадобился?
– Извини, старлей. Не положено тебе об этом знать. Засекреченная информация.
Он на меня обиделся и остаток пути не разговаривал.
Возле командного шатра старлей передал меня смутно знакомым спецназовцам, охранявшим вход. Кажется, именно они несли вчера охрану возле бункера, когда в него вернулась пирамидка. Минут пятнадцать я гулял перед входом, ожидая, когда освободится Гордеев. Изнутри доносился спор нескольких голосов, среди которых выделялся рассудительный голос эксперта по пришельцам. О чем шла речь, я не прислушивался – какой смысл забивать голову чужими проблемами? У меня своих хоть на рынке продавай.
Наконец, полог шатра откинулся и на свежий воздух вышел Гордеев, на ходу доставая сигарету из портсигара. Вид у него был, прямо скажем, не для фуршета. Рубашка мятая, лицо несвежее, глаза усталые. Рискну предположить, что сегодняшнюю ночь полковник провел на ногах.
– Здорово, капитан! – кивнул он мне. Руки не подал, предпочтя закурить. Прищурившись, нетерпеливо затянулся и продолжил: – Как видишь, мы немного перестроили твое хозяйство. Не возражаешь?
– От моего хозяйства тут осталась только могилка Кляксы.
– Чья могила? – не понял Гордеев.
– Неважно.
Он оглянулся на шатер, из которого продолжал доноситься спор, и жестом предложил мне прогуляться от него подальше. Метров двадцать мы шли в полном молчании.
