В коридоре первого яруса никого не было. По крайней мере так мне показалось. Я проследовал по нему до общей гермодвери, переступил через стальной порожек и стал подниматься к поверхности. У выхода из бункера тоже никого не было, да и не могло быть – стоявшие возле него спецназовцы сейчас ползали по комнате «1» и наверняка уже задались вопросом, куда подевалось Сияющее Великолепие.
Я двинулся вперед по тубусу, корректируя путь локтем здоровой руки, упирающимся в левую стенку. Под подошвами шуршал нейлон. Ладонь, в которой находилась пирамидка, была залита кровью, от чего золотое свечение делалось только ярче и интенсивнее. Оно пробиралось в глазницы сквозь ткань куртки и крепко сожмуренные веки. Нужно бы перехватить пирамидку в другую руку, чтобы исключить попадание крови, но другая рука по-прежнему не чувствовалась и висела словно плеть. Признаюсь, я был в растерянности. Я вообще не знал, что делать! Хотелось лишь выбраться на свободу, а там будь что будет!
Когда под ногами очутилась земля, с трех сторон громыхнули автоматные очереди. Я повалился на здоровое плечо, слыша, как пули с приглушенным шумом прорезают воздух над макушкой. Часть из них с хлопками проделали несколько дыр в нейлоновой оболочке купола, сооруженного над бункером. Казалось, еще немного – и одна из них угодит мне куда-нибудь в шею или в голову. Вот сейчас… сейчас точно…
Я поднял пирамидку повыше – и огонь моментально смолк. На луг опустилась неестественная тишина, которую пронизывал воинственный шепот. За долю секунды глядевшие сквозь прицельные планки бойцы пали жертвами золотого света.
– Не смотрите на свет! – заорал я. – Бегите прочь!
Не знаю, дошли ли до стрелков мои слова. Но автоматные очереди больше не раздавались. Я полежал на земле минуты две, выкрикивая в воздух предупреждения, потом неловко поднялся на корточки, опасливо разогнулся, ожидая выстрела и пули, которая настигнет меня.
Но ничего такого. Пули не было.
Сквозь территорию спецхрана я двинулся вслепую, по памяти. От головней, в которые превратились казармы, веяло гарью, она помогла сориентироваться. Держа сгоревшие казармы слева от себя, я пошел вперед, осторожно перебираясь через ямы и кратеры, оставшиеся после вчерашнего боя. Через сто пятьдесят шагов путь преградила колючая проволока ограждения. Я, собственно, и не ожидал, что вслепую попаду прямо в ворота. Но колючка была ориентиром понадежнее головней. Идя по ней, я мог добраться до КПП.
Пока я следовал этим путем, в правую руку наконец вернулась чувствительность, и я с облегчением доверил ей маленькое сияющее чудовище. Теперь появилась возможность заткнуть рану в плече, к счастью было чем. Перед отправкой на спецхран я взял из стопки выстиранных и выглаженных Юлькой вещей чистый носовой платок. Скомкав его, я запихнул импровизированный тампон под рукав, заткнув рану. Вот так. Мне предстоит длинный путь до Коровьина, и очень не хочется рухнуть где-нибудь посередине, обессилев от потери крови.
Затрудняюсь сказать, где в этот момент находился весь воинский контингент: солдаты, экипажи бронетехники, взводы обеспечения. Не было слышно ни шума, ни голосов. Возможно, они разбежались, вняв моим словам. Возможно, молча плелись позади покорным стадом, не спуская глаз с золотого сияния. Возможно, находились очень далеко и я их просто не слышал.
Мне жаль тех ребят, которые, выполняя служебный долг, пали жертвами золотого света. Надеюсь, для них не все потеряно. Гордеев говорил, что у пострадавших из Коровьина остаются шансы на выздоровление, а значит, и у этих парней тоже. Правда, у самого полковника и трех спецназовцев, оставшихся в бункере, шансы на выздоровление нулевые, даже если сам далай-лама закатает рукава и возьмется за их исцеление. Слишком близко они оказались к источнику света.
Миновав около дюжины столбов, я наткнулся рукой на трубы воротных створок. Возле КПП обнаружилась жизнь. Здесь кто-то хихикал, шевелился, шуршал одеждой. Сторонясь этих звуков, я уже прошел сквозь створки, когда меня вдруг дернули за штанину.
– Не уноси! – раздалось снизу. – Не уноси эту прелесть!
За жалобной мольбой я с трудом узнал балагура-старлея. Я ощупал его. Не встретив сопротивления, стащил с плеча бластер и поспешил прочь.
* * *
Пирамидка светилась долго. Когда я выбрался за КПП внешнего периметра, она продолжала лучиться светом. Я ощущал это по жжению в ладони и огненным всполохам, пытающимся пробраться сквозь сожмуренные веки. Зараза! Напилась такого количества крови, что наверняка будет полыхать полгода.
Никто меня не преследовал. В округе вообще было тихо, как на том свете. Думаю, оставшись без руководства, сохранившие рассудок армейцы просто не знали, как поступить в данной ситуации. Мне это только на руку.
По пути я подобрал чей-то алюминиевый котелок, в который и запрятал пирамидку. Сверху закрыл ее свернутой несколькими слоями курткой и лишь тогда рискнул открыть глаза.
Спецхранилище вместе с зоной отчуждения осталось за холмом. Разглядывать его не было ни времени, ни желания. Быстрым шагом, сбивающимся на бег, я поспешил в сторону Коровьина, периодически поглядывая на горизонт, чтобы оценить уменьшающееся расстояние между ним и солнечным диском.
Когда я добрался до поселка, в глаза сразу бросились бесчисленные окна со светящимися телеэкранами, отлично видимыми вечером с улицы. Обычно в это время население Коровьина предпочитает смотреть новости и сериалы, развлекательные шоу и криминальную хронику. Но сегодня все телевизоры как один транслировали «белый шум», а их динамики издавали шипение, характерное для отсутствия сигнала.
«Все теле– и радиокоммуникации находятся под контролем пришельцев, – вспомнились слова Гордеева. – Сейчас каналы транслируют обычные программы, но в любой момент они могут быть переключены на единый источник сигнала, находящийся на обратной стороне Луны».
– Вот оно, – пробормотал я.
К нашему дому можно подойти незаметно, минуя центральную улицу. Окровавленный, грязный, с бластером за спиной, я прокрался вдоль неосвещенной стены дома и юркнул в подъезд, удачно избежав столкновения с кем-либо из знакомых. Впрочем, сегодняшний вечер в Коровьине отличался от остальных. Не было задушевных разговоров на лавочках, бренчания гитары, детского смеха. Сегодня улицы вымерли. Напуганные происходящими в поселке событиями, встревоженные появлением войск жители опасались покидать свои маленькие убежища.
Войдя в пустую квартиру, я первым делом осмотрелся, не появлялась ли Юлька. Не появлялась. Скорее всего осталась в деревне у бабы Вали. Впрочем, я почти не сомневался, что Юльку я потерял. После того как она нашла в бутылке воду вместо водки, после того как у нее на глазах похитили Настю, нет никаких шансов, что мне удастся склеить осколки наших взаимоотношений. Так что жену я, по всей видимости, безвозвратно потерял. Но я не мог себе позволить потерять безвозвратно и дочь.
Сгрузив вещи на диван, я вытащил телефон.
Раз шестерка… два шестерка… три шестерка… Задав эту комбинацию цифр, чебурашки продолжали игру с подсознательными страхами и суевериями людей. Моими в частности. Только со мной в такие игры играть не стоит. Они больше не вызывают во мне страха – исключительно холодную ненависть.
