— Извините… — пробормотал он. — Это моя вина… Серафима ощутила его дыхание на своем лица. Не отстраняясь, она смущенно заправила за ухо прядь, упавшую на подбородок.
— Во мне что-то не так? Почему ты шарахаешься от меня?
— Да нет, — ответил пленник, по-прежнему предпочитая не встречаться с ней взглядом. — Все так.
— Тогда, быть может, позволишь заняться твоей рукой?
Не дожидаясь ответа, Серафима взяла в ладони жилистую руку. Шелковым платком с инициалами «СМ» сначала оттерла кровь, затем прижала им рану как тампоном. В какой-то момент девушка поймала себя на том, что растягивает секунды, делая все медленно. Испугавшись, что Даймон это заметит, заторопилась, с преувеличенной деловитостью достала второй платок и стала перевязывать предплечье.
Занимаясь его рукой, Серафима чувствовала, что Даймон по-прежнему не смотрит на нее. И это беспокоило. Она подумала, что не нравится ему. Несомненно, она знала о притягательной силе своей внешности, мужчины не упускали возможности напомнить об этом. Но диковатый юноша был к ней совершенно равнодушен. А ей очень хотелось, чтобы он тайком смотрел на нее. Или сказал какой-нибудь комплимент, пусть даже самый неуклюжий.
И когда он произнес следующую фразу, Серафиме показалось, что этот момент наступил.
— Можно тебе сказать кое-что?
— Да, — ответила она, затаив дыхание.
— Твоя спутница в черном платье — настоящая колдунья!
— Ты ошибаешься. — Серафима постаралась скрыть разочарование. — Нина заботится обо мне. На самом деле она добрая в душе.
— Возможно. Но добрая где-то очень глубоко… Ой!! Девушка стянула повязку, чтобы та не съехала. Возможно, от обиды сделала это чересчур крепко.
— Теперь, когда ты больше не истекаешь кровью, Даймон Зверолов, я хотела бы поговорить с тобой.
— Да? — удивился он. — О чем?
Она взглянула в его лицо, и в голове все поплыло. Девушка поняла, что больше не может сдерживать себя. Ей вдруг очень захотелось, чтобы он ее обнял!
Просто обнял, обхватил вокруг талии, притянул к себе. Ничем не обязывающее объятие. Ничего не значащее. Но этого захотелось так сильно, что помутнело в глазах, а внизу живота проснулось нетерпеливое жжение.
— Э-э… Видишь ли…
Длинное и осторожное вступление, которое она заготовила перед тем, как войти в грузовой отсек, вылетело из головы. Нужно признаться, что подобная неловкость случилась с ней впервые. Серафима мучительно вспоминала слова, а Даймон терпеливо ждал, уставившись на ее подбородок, словно разглядел там вызывающий прыщ. Серафима прекрасно знала, что никакого прыща там нет, но продолжала волноваться и под конец растерялась настолько, что спросила напрямую, без всякого вступления:
— Кто освободил Ганнибала?
Вопрос получился тихим, словно мышиный шепот, и девушка в который раз удивилась своей нерешительности. Она увидела, как забегали его глаза, затем взор затуманился от какой-то поперечной мысли.
Затем он произнес:
— Не знаю.
— То есть? — растерялась сиятельная дочь. — Что значит «не знаю»?
— То и значит.
Даймон отступил назад и оказался на приличном расстоянии от высокородной особы.
Ответ рассердил Серафиму. Хотя, возможно, еще больше рассердило то, что он от нее опять сбежал.
— Но ты же был там!
Насупившийся Даймон молчал и делал вид, что читает орочьи надписи на табличке возле погрузочного люка.
— Скажи мне, что произошло на посадочной площадке! — потребовала девушка. — Ты отправился туда освобождать адмирала!
— Пожалуйста, отпусти мою руку. Оказывается, она не только держала его руку, но еще ожесточенно за нее дергала.
— Не отпущу, пока не скажешь!
— Я не сделал ничего особенного.
Она бросила его руку и схватилась за голову.
— Ну, конечно. Как я могла подумать? Как я могла вообразить, что презираемый всеми пленник своим мечом расправится с вооруженными орками и освободит знатного адмирала! Что за сумасбродная мысль! Ведь так?
— Так, — ответил Даймон.
Она терпеливо набрала воздух в грудь.
— Хорошо. Давай вообразим такой диалог. Замечу, совершенно невероятный, но все же… Допустим, я скажу тебе, что до крайности восхищена мужеством человека, который в одиночку расправился с элитными гвардейцами сенобита и освободил из плена Святого Михаила! Давай предположим, будто я такое сказала. Что бы ты ответил?
— Почему-то не получается предположить такой диалог.
— О боже! — взмолилась Серафима. — Ганнибал сам сказал, что именно ты освободил его. Почему ты не хочешь это признать? Почему упрямишься? Почему ты молчишь, в конце концов? Или тебе по душе сидеть взаперти? Ответь мне! И, наконец, посмотри мне в глаза!
И он ответил. Так ответил, что она окончательно потеряла дар речи.
— Ты такая красивая, что если я посмотрю на тебя, то сойду с ума.
Слова вонзились прямо в душу.
Даже речь Уильяма, который обладал диковинным красноречием, не производила на нее подобного эффекта.
Она моментально растаяла и не поняла сама, в какой момент руки юноши обвились вокруг ее стана. Если бы кто-то сказал Серафиме, что Даймон даже не сделал попытки прикоснуться, а она сама скользнула в его объятия — она бы не поверила.
Из-под повязки на руке пошла кровь и испачкала платье, но Серафима не замечала этого. Она чувствовала, как без памяти проваливается куда-то, и это было воистину восхитительное падение. Ей хотелось, чтобы падение продолжалось вечно. Чтобы застенчивый, но очаровательный Даймон вечно стоял рядом и вот так крепко обнимал ее…
Серафима впилась в его плечи и прижалась к нему всем телом. Глядя на ее сияющие от счастья глаза, Даймон не верил, что такими глазами она смотрит на него, а не на кого-то другого. Он вообще не верил, что держит в объятиях самую красивую девушку на свете, обвиненный в предательстве юноша, сын охотника с маленькой планеты. Как такое могло случиться?
— Не отпускай меня, Даймон, — тихо просила она. — Подержи еще немного.
Сиятельная дочь потянулась к нему. Слегка. Возможно, для того, чтобы оказаться чуть ближе к волнительному уголку его губ. Возможно, для того, чтобы прикоснуться к ним. В конце концов, какая разница…
Удар в затылок оборвал нежность и убил все чувства внутри Серафимы. Только через секунду она поняла, что подобный эффект произвел на нее внезапный лязг распахиваемой двери.
А следом раздался голос, обладательница которого должна была сейчас спать в десантном кресле.
— Что здесь происходит?
Наставница стояла на пороге в своем неизменном траурно-кружевном платье. Сжатые тонкие губы превратились в линию, ноздри расширились, яростно втягивая воздух. Тело сотрясалось от гнева.
