Я вздыхал, выходил из комнаты… и возвращался обратно в лучшем случае через полчаса.
К этому времени моя супруга успевала выкупаться, надеть на себя ночную рубашку и… приняться за отработку все еще не дающейся ей «Глины». Кстати, последствия первой инициации здорово повысили ее выносливость и заодно сократили потребности во сне.
Когда я, успокоив очередного страдальца, возвращался в комнату, она быстренько заканчивала комплекс, помогала мне раздеться, вталкивала в бочку с порядком остывшей водой, и… принималась терзать меня вопросами. Требуя описать внешность, черты лица, особенности мимики и походки последнего собеседника, его сопровождающих или обслуги постоялого двора. А так же перечислить те «сигнальные» слова, которые все они употребляли в разговоре!
С первыми вопросами я справлялся без особого труда — чему-чему, а внимательности Кузнечик меня научил. А вот с «сигнальными» словами получалось не очень. Поэтому вскоре моя прекрасная наставница начинала мрачно хмурить брови и закусывать губу.
Увы, это свидетельствовало не о ее желании, а о том, что мне надо больше работать со своей памятью. Ибо, не овладев техникой ухода в медитативный транс, я не мог пользоваться одним из самых потрясающих навыков Видящих — умением вспомнить любой отрезок своего прошлого. Так подробно, как будто переживаешь его заново.
Я виновато вздыхал, концентрировался на образе свечи и старательно выметал из сознания все мысли. Потом представлял себе луковицу… и словно упирался в стену: уйти в прошлое мне не удавалось! Совсем!
…Попытки проломить эту стену заканчивались только тогда, когда вода окончательно остывала. Или когда Илзе вспоминала о том, что я — ее муж. Тогда она переставала меня мучить, позволяла выбраться из воды, насухо растирала полотенцем… и превращалась в Женщину. Страстную и абсолютно ненасытную. И я почти сразу же переставал соображать…
Почему «почти»? Да потому, что первые мгновения после ее преображения я усиленно вглядывался в ее глаза. Пытаясь разглядеть в них хотя бы тень страха. Страха, который жил в ней до нашей первой брачной ночи…
…— Мне так хорошо, что хочется плакать от счастья… — расслабленно прошептала Илзе. Потом приподнялась на локте, нежно поцеловала меня в грудь и прижалась к ней щекой.
Я ласково провел ладонью по ее спине и почувствовал, что вот-вот снова сойду с ума от желания:
— Мне тоже… Ты… чудо!
Мою грудь обжег жаркий поцелуй, а потом… потом ритм ее дыхания изменился!
— Что-то не так? — встревоженно спросил я, покосившись на окно, за которым шумел ночной Сегрон. И, не услышав ничего странного, попытался заглянуть в ее глаза.
— Обними меня, пожалуйста! — вместо ответа попросила она. И вжалась в меня так, как будто пыталась спрятаться от окружающего мира.
Я заключил ее в объятия, прикоснулся губами к ее лбу, потом, наконец, поймал взгляд и… растерялся: в нем невесть откуда появилась какая-то мрачная решимость!
— Я обещала рассказать тебе о своих страхах. Помнишь?
— Помню… — буркнул я, и тут же добавил: — Если не хочешь, то не рассказывай…
Илзе криво усмехнулась, зажмурилась, и каким-то чужим голосом произнесла:
— Расскажу: я не хочу, чтобы мое прошлое когда-нибудь встало между нами…
Я сглотнул подступивший к горлу комок и кивнул:
— Хорошо… Тебе виднее… Я слушаю…
Она зябко поежилась, слегка отодвинулась и зачем-то прикрылась одеялом:
— Кажется, я говорила, что сразу после совершеннолетия Видящих из рода Рендарров отправляют в Кошмар? Так вот, это делают не только потому, что мы способны принести пользу короне. Есть еще одна причина: подземелья Кошмара — это идеальное место для того, чтобы девушка, с детства мечтающая о Большой Любви, раз и навсегда возненавидела мужчин…
— А зачем нас ненавидеть? — вырвалось у меня.
— Бедиран Рендарр по прозвищу Коварный был помешан на чистоте крови своих потомков. Поэтому он запретил девочкам, рожденным от правящего короля, иметь детей. И не только детей — ни к одной из нас никогда не подпустят мужчину…
— Жестоко…
— Жесток не запрет. А способ, с помощью которого из нас вытравливают ростки человеческих чувств… — угрюмо буркнула Илзе. — Наши палачи… Мда… Пожалуй, стоит начать не с этого…Эдак недели полторы назад я наткнулась в твоей комнате на трактат Седдика Весельчака «О телесных наказаниях и способах умерщвления приговоренных» и наскоро его проглядела. Так вот, те элирейцы, которые оказываются в тюрьме — счастливые люди: у них есть ПРАВА! Мало того, любое действие по отношению к ним четко регламентируется законом. Знаешь, прочитав, что у вас мастерами заплечных дел могут быть только взрослые и умеющие контролировать свои эмоции люди, я не поверила своим глазам! И перечитала это предложение раз пять. Почему? Да потому, что основное требование к палачу — это умение контролировать свои эмоции! Говоря другими словами, вы делаете все, чтобы они никогда не позволяли себе больше того, что предписано законом. В Делирии все иначе. В результате все без исключения палачи, которых я когда-либо видела — ненормальные. Они не только не контролируют свои эмоции, но и не скрывают, что пытают ради удовольствия! Представляешь?
Я вспомнил выражение лица помощника мэтра Гирена и скривился от омерзения.
— Теперь вспомни, что ты умеешь видеть эмоции. Даже самые слабые! Потом представь, что обязан присутствовать при каждой пытке… Кстати, ты знаешь, как пытают женщин?
Трактат мэтра Седдика я когда-то выучил наизусть. Поэтому утвердительно кивнул:
- «Допрашивать обвиняемых женского пола дозволяется только опытнейшим мастерам пыточного дела, способным обойтись без излишней жестокости. При этом им строго-настрого запрещается использо-…»
— Мда… Нашла кого спрашивать… — перебив меня, воскликнула Илзе. — В Делирии про этот трактат никто и ничего не знает! Давай-ка я расскажу тебе, как женщин пытает мэтр Джиэро. Для начала он заставляет жертву проклясть себя за то, что она — женщина…
…Представляя описываемые ею картины, я то и дело ловил себя на мысли, что вижу кошмарный сон. Палачи не имели права пытать заключенных без разрешения королевского судьи! Не могли работать в отсутствии писца! Не могли насиловать женщин — ни сами, ни вместе с тюремщиками! И, тем более, не могли прижигать гениталии, вырывать клещами соски и отрезать груди!
— Подожди!!! А как же тогда основной тезис искусства допроса? — воскликнул я.
— О чем это ты? — удивилась моя супруга.
— Ну, Седдик Весельчак в своем трактате написал, что цель пыток — не унижение подозреваемого, а способ установления истины. А еще он утверждал, что чрезмерная боль способна заставить любого подозреваемого сознаться даже в том, чего он не совершал. Ну, и как же тогда оправдывать невиновных?
Во взгляде Илзе мелькнула такая боль, что я тут же замолчал.
