Он считал себя настоящим алкоголиком. Месяцами мог не притрагиваться к спиртному, но знал, что стоит только начать… Напиваясь, он замыкался, ходил кругами и бормотал что-то себе под нос, то споря с кем-то, то хихикая, то сокрушаясь. А потом словно смыкалось каше кинокадра, и он погружался во мрак, из которого вываливался только под утро в тисках головной боли и с приступом острого отчаяния.
После таких «путешествий» Игнат обычно не помнил ничего. А от того, что в последнее время пил много и страстно, черные провалы множились и постепенно превратились в загадочную зону, о которой он знал только то, что края у нее скользкие и липкие, а под ногами там что-то хрустит – то ли бутылочное стекло, то ли марсианская крошка. Эта зона отпугивала и манила его, как неведомая сила манит самоубийцу на край балкона. Заканчивался очередной день, Игнат ставил перед собой рюмку, смотрел в нее и думал, что когда ты собираешься навестить тьму, форма ключей становится совершеннейшей абстракцией.
Он распахнул полы пальто. В машине было тепло. Игнат согрелся, разомлел и, наблюдая за чередой мерцающих тусклым небом окон, проплывающих за бортом, задремал, успев подумать, что хотя бы во сне эта чертова тревога отвяжется от него…
…Автомобиль выехал на ночную трассу. Шорох бесполезного радио, бесконечный шов разметки, мелькающий под колесами… Дорога в никуда, без начала и конца, эпизод то ли жизни, то ли фильма. Игнат на мгновение отвлекся, потянувшись за сигаретой, и, когда вновь посмотрел в лобовое стекло, увидел, как прямо на капот валился огромный зверь. На мгновение в резком свете фар мелькнули разверстая пасть, свалявшаяся шерсть и кровавый глаз, полный ужаса и злости. Сердце упало, а чудовище произнесло человеческим голосом:
– Просыпайтесь, Игнат Андреевич, приехали.
Игнат вздрогнул и очнулся. На переднем сидении сидел бодрый и веселый Никита. Разминая затекшие члены, Игнат зевнул, моргнул и вылез из машины в холод. Уже рассвело, но небо было совсем невыразительным: серым, бледным и пустым. Игнат вздохнул. Он с детства любил синий купол. В ясные солнечные дни казалось, что, разбежавшись и исхитрившись, можно прыгнуть в небо, как в море, и плавать в нем, утопив на самом дне бездонных высот все свои печали. Гонять пухлые мотки облаков, и путать, и рвать рыхлые нитки-следы, оставленные улетевшими самолетами. Сегодня вместо освежающей глубины равнодушно мерцал испод крышки, накрывшей серый город. Он забрал свой портфель с заднего сидения машины, махнул рукой Никите и зашагал в сторону высокого современного здания, в стеклах которого отражалась бесцветная небесная пустота.
Никита поставил машину на свободное место в углу двора, потянулся, царапая пальцами низкий потолок, и включил радио.
– В столице устойчивая облачность, без прояснений, ветер северный, пять-семь метров в секунду, температура… – он покачал головой и поискал среди шорохов и помех какую-нибудь музыкальную станцию. Наконец замурлыкал тихий джаз, и Никита, аккуратно разложив полы пальто из фальшивого барашка, откинулся на сидении вздремнуть в ожидании шефа.
Лифт неторопливо и плавно нес Игната вверх. Уставившись на хромированную панель с огромными круглыми кнопками, Игнат занимался тем, в чем особенно преуспел в последнее время. Он не думал ни о чем. Его мысли словно уходили в космическую пустоту: ни забот, ни тревог, ни печали, ни радости, ни интереса к этим несуразным кнопкам, от которых вечно было ощущение, что это не современный жилой дом, а детский сад класса люкс.
Квартира Игната без всяких предисловий начиналась сразу за порогом. Они выбрали ее вместе с Ингой. Появившиеся деньги давали простор воображению. Воображение потребовало почти двести метров площади – так появились окна по всему периметру, одни – на закат, другие – на восток, трехметровые потолки, огромная гостиная-студия, телевизионный экран во всю стену, широченный диван и объемные кресла посреди гостиной. Мебели и вещей было мало, да они здесь как будто были и не нужны. Игнату хотелось воздуха и пространства. Инга была не против. Говорила, что устала от обилия предметов – артефактов памяти. Так они и жили, пряча в невидимых шкафах все личное и лишнее. Неизбежный мусор, который оба распространяли вокруг себя в течение дня, к вечеру незаметно исчезал под рукой домработницы – Люси или Юли, – Игнат никогда не мог запомнить. Позже, осматривая пустые стены, он не раз повторял про себя: «Надо же, жена ушла, домработница осталась». Чтобы навести хоть какой-то порядок в наступившем хаосе, Игнат… уволил домработницу.
Много позже он заметил, что с уходом Инги исчезли и все ее вещи. Игнат тогда так и не понял, то ли вещей было так мало, то ли Инга владела секретом полного исчезновения, но, сколько он ни искал, не смог найти ни одного, ни одного предмета, который был с ней как-то связан. Испарилось все, словно ничего и не было. Словно и ее никогда не было ни в этих стенах, ни в его жизни. Что двигало женой – сострадание или скопидомство, Игнат не знал и предпочитал не задумываться. «Из сердца вон и с глаз долой» – твердил он, переиначив поговорку на свой манер, и спешил перебраться из одного дня в другой, стремясь хотя бы иногда не думать о своей потере.
Игнат захлопнул входную дверь, снял и бросил пальто на пороге, отшвырнул в сторону портфель и зашагал через гостиную в спальню, на ходу сбрасывая одежду и обувь. Полураздетый, он добрался до кровати. Осторожно приподнял одеяло и замер. Там, словно в глубине цветка, спала девушка. Игнат повел носом – аромату сонного женского тела невозможно было сопротивляться. Густые и сладкие запахи возбуждали и манили его. Игнат чувствовал себя грязным тараканом, забравшимся в этот райский угол, но ему было наплевать. С трудом сдерживаясь, он всем своим весом опустился на девушку, подмял ее под себя, разбудил, напугал, успокоил, освободил от скользкого шелка пижамы и вскоре застонал, нагоняя ускользающее наслаждение, которое с утра бывает вкусней, чем завтрак, желанней, чем вода…
Стоя потом под душем, Игнат подумал о том, что архаичное «познать женщину» заводило слишком далеко. Вместо того, чтобы просто и с удовольствием переспать с подружкой, похотливый мужчина обрушивался в бездну таинственных и опасных прелестей. И кто сейчас сможет с уверенностью сказать, что узнал бедняга Адам, первым заглянувший по ту сторону зрачков любимой? И чего ему не простила разоблаченная Ева? Или Лилит?
Игнат смыл с себя щедрый слой мыльной пены с ванильным запахом. Еще в юности он понял, что его совершенно не возбуждает порнография. Наблюдая за ритмичными действиями профессионалов, он испытывал лишь отвращение, происходящее казалось ему абстракцией, акробатикой эмоциональных мертвецов. Все было продуманно, просчитано, определенное количество вскриков и стонов приводило к выводу из организма определенного количества жидкости, все предсказуемо начиналось и запланированно заканчивалось. Однако со временем Игнат убедился, что не только великая Любовь, но и хорошенькая девчонка могла помочь приятно провести время и скрасить вечер.
Да и что, если разобраться, он узнал об Инге, впервые проведя с ней ночь? Как пахнет ее кожа вначале и как полыхает она в конце, каким страшным огнем наливаются безумные глаза в преддверии финала, каким чужим и удивленным взглядом смотрит она на него, вернувшись из глубин наслаждения, в которых они только что побывали вместе?..
