Ударом ладони Игнат выключил душ и сорвал с крючков полотенце. К черту! Возможно, обмениваясь жидкостями со многообещающим названием «секрет», они оба и разбазаривали все свои тайны, но у него в результате так и не осталось ни одного ключа, ни малейшего представления о том, кто она есть на самом деле. Чего она хочет, о чем думает, чего ждет, чем полны ее воспоминания, сны и мечты. Игнат ничего не знал о своей жене, кроме того, что она сама могла ему рассказать. А слова всегда были неправдой. И Игнат очень скоро оказался в ловушке: не верил тому, что слышал и не знал того, о чем она молчит. В конечном счете, у него остался один выход – решить самому, кем была его зеленоглазая принцесса: темным демоном или обычной девушкой, начитавшейся в детстве сказок. Игнат заколебался и проиграл. Принцесса ускользнула, умножая печали и тайны, а он… что он? Купил новую кровать (старую собственноручно сломал и выкинул из дома) и принялся одну за другой завлекать в нее малознакомых женщин. Сейчас там лежала девушка с летним именем Зоя. Что он знал об этой златовласке? Ничего.
Так и не вытершись толком, Игнат вышел из ванной и зашлепал босыми ногами в сторону шкафов, выдергивать ящики и искать униформу. Трусы, носки, рубашка, брюки, ремень, пиджак, галстук… Нет, к черту галстук, и так сойдет! Полностью готовый, словно завернутый в подходящую случаю упаковку, он появился на пороге кухни. Зоя пила кофе, сидя за столом у окна.
– Как ты долго, – улыбнулась она. – Садись. Все остынет.
Игнат посмотрел на поджаренные хлебцы, на трехглазую яичницу, украшенную зеленью и помидорами, на стакан, запотевший от холодного сока, на женщину, обхватившую тонкими пальчиками кофейную чашку, и вдруг, ничего не говоря, развернулся и направился к выходу.
– Как? Ты уже пошел? – донеслось до него, прежде, чем он успел захлопнуть за собой дверь.
– Пошел, пошел, – то ли запоздало отвечая на вопрос, то ли подгоняя неторопливый лифт, бормотал он, отирая испарину, предательски выступившую на висках.
Путаясь в рукавах пальто и поглядывая на незашнурованные ботинки, он постарался успокоиться и даже слегка улыбнулся незнакомым людям, заходящим в кабину ему на смену. Затем стремительно вырвался из подъезда, кивнул осоловевшему ото сна Никите и сел в машину, глядя прямо перед собой в одну точку, словно канатоходец, удерживающий равновесие, чтобы не сорваться. За ним, не отставая, как воздушный змей на веревочке, гналось воспоминание о том, как совсем другая женщина сжимала пальцами чашку с кофе и сидела в той же позе на табуретке у края стола на этой чертовой кухне.
– …правом, данным мне городской властью, я объявляю вас мужем и женой, – голос чиновницы районного загса был сладким, как березовый сок, – помните, что теперь вы несете ответственность друг перед другом и перед государством, которое в вашем лице приобрело новую семью, новую ячейку общества…
Инга не выдержала и прыснула. Игнат тоже не утерпел и подавился собственным смешком. Звук получился настолько неприличным, что оба захохотали в голос. Церемония была испорчена, и дама-распорядитель обиделась не на шутку. Пришлось минут двадцать убить на извинения и уверения в том, что они сорвались от переполнявшего их чувства, стоя на пороге счастливой семейной жизни.
– Но, брачующиеся… – с укоризной произнесла чиновница, и опять все началось сначала.
Кое-как примирившись с земной инстанцией счастливых союзов, Инга и Игнат убежали из загса, выпили бутылку шампанского в парке и, едва не опоздав, прыгнули в уходящий к морю поезд.
Внезапно машину дернуло, Игнат качнулся вперед и едва не ткнулся лицом в подголовник переднего сиденья.
– Тьфу ты, козел поганый! – негромко выругался Никита. – Простите, Игнат Андреич, – повернулся он к начальнику, – подрезал, гад, еле успел затормозить. А то бы нам сейчас полкапота разворотило.
Игнат кивнул и проводил взглядом сверкающие бока новенькой иномарки. Наглый водитель, козырные номера – эти ребята ездят по городу как дети на велосипеде по своей безразмерной квартире. Он пожал плечами и откинулся на сиденье. По старой привычке Игнат обратил внимание на номер машины. 323. Год смерти Александра Македонского – память без всякого усилия вытолкнула на поверхность неоперативную информацию. И тут же опять заныло сердце. Это была их с Ингой старая игра.
Они тогда встречали кого-то то ли в аэропорту, то ли на вокзале. Прибытие все откладывалось, и они уселись в кафе с видом на заставленную автомобилями площадь. Игнат клевал носом над газетой, Инга цедила сок через трубочку и посматривала в окно.
– 735! – внезапно произнесла она. – 735 год до нашей эры – основание Рима!
– Что? – очнулся Игнат.
– В 735 году основали вечный город, – повторила Инга.
– Нет, это я понял. С чего ты вдруг об этом?
Инга кивнула в сторону подъехавшего к бордюру такси.
– У него номер 735. А вон тот, смотри, там, у остановки, видишь, какой-то оранжевый драндулет с номером 881. Если прибавить единицу, получится год смерти Достоевского. 1881.
– Хм, – Игнат с удивлением посмотрел в окно, потом на Ингу, – неплохо. А еще можешь?
Инга подперла рукой подбородок и придвинулась ближе к стеклу.
– Та-ак, – протянула она, обводя взглядом парковку. – Ну, вот, например, 079, маленький грузовик, «газель». Слева, под навесом. 79-й год гибели Помпеи. Помнишь, Везувий, извержение, реки лавы, горы пепла, сначала Геркуланум, потом Помпеи, потом картина Брюллова. Или вон там – «мерседес» с номером 623. В 623 году родился Сиддхартха Гаутама.
– Кто-кто? – переспросил Игнат.
– Будда, дурак! – Инга постучала пальцем по лбу.
Игнат не обиделся. Ну, разве что самую малость.
– Ладно, – сказал он, – Помпеи, Будда… это понятно. А вот скажи мне, – он прищурился, ища подходящую комбинацию. – Скажи мне что-нибудь о номере… номере… – его взгляд остановился на черном «опеле» с поцарапанными дверями, – 167!
Инга задумалась. По мере того, как она молчала и рассматривала поверхность стола, Игнат испытал растущее чувство удовлетворения. «Ага! Вот то-то! Так тебе! – думал он, с радостью наблюдая за ее замешательством. – А то, ишь ты, Сиддхартха нашлась!»
– 167 177, – внезапно до него донесся голос Инги.
– Чего-чего? – все еще торжествуя свою мелочную победку, насмешливо переспросил Игнат.
– 167 177 – номер пистолета, кажется, маузера, из которого расстреляли царскую семью.
– 014! – Сам от себя не ожидая такой прыти и злости, выпалил Игнат первое, что пришло в голову.
Он не собирался просто так сдаваться. И, кстати, еще ничего неизвестно насчет всей этой историко-архивной пыли в глаза. Дома он обязательно проверит и про Рим, и про Помпеи. И про Сиддхартху.
– Мне было четырнадцать лет, когда папе дали первую Госпремию, – с улыбкой, вставая, сказала Инга.
– Ага! Сдаешься! – глаза Игната сверкали. Что это еще за воспоминание детских лет!
