Слава богу, хоть нет никого, кто его мог бы взбесить.
Ему надо было подумать. Хотя любую мысль он ощущал как гвоздь в голове.
Прежде всего следовало решить огромную проблему: как быть с соседями и друзьями?
Все в радиусе двадцати километров уже знали, что он собрался жениться.
«Господи, какую же глупость я сделал! Зачем я всем рассказал?»
Вопрос был риторический, не требующий ответа. Типа если бы бобер вдруг задался вопросом: «Зачем я строю плотины?». Если бы грызун мог, он бы ответил: «Не знаю, просто вдруг надо это делать. Такова моя сущность».
Если все узнают, что он уже не женится, его же до 2020 года изводить будут!
«А прикинь, они узнают, что Эрика закрутила с этим пидором…»
Желудок скрутило.
Он же и имя Шлюшки назвал. А вдруг они ее увидят по телевизору. Или в этих чертовых желтых газетенках, которые они читают.
Двое на сцене: Мантовани и его новая муза Эрика Треттель… Это конец.
А что у нас с Сатурнией?
Из всех идиотских идей он выбрал самую идиотскую. Поехать купаться в источники, от которых его с детства воротит. Воняет серная вода отвратительно. Потом волосы, одежда, сиденья в машине насквозь пропитаются запахом тухлых яиц. И холодина там жуткая, когда вылезаешь из горячей воды. И вот это все ради того, чтобы показать этим дикарям тело Шлюшки.
Только ему могла прийти в голову такая идиотская мысль.
Подумав об этом, он ощутил тошноту. Хотя вытошнить ему оставалось только душу.
А мама и ее обет?
— А, черт… гастрит. Как хреново… — заныл Грациано.
Такую придурочную мать еще поискать надо. Более дурацкий обет придумать сложно… Единственный выход — сказать ей правду. Что-то она уже должна была сообразить вчера после его звонка. А потом — пойти к друзьям и сказать: «Извините, ребята, за Сатурнию, мы никуда не едем и я уже не женюсь».
Слишком сложно. Почти невозможно. Наступить на собственное «я». А Грациано не рожден для страданий. Все, что оставалось, — сесть в машину и удрать.
Нет!
Это тоже не дело. Он так не поступит. Билья не дезертирует.
Надо все равно поехать в Сатурнию.
С другой.
Точно. Нужно найти другую. Какую-нибудь стоящую девицу. Типа Марины Делии. Кого?
Можно, например, позвонить той венецианке, Петре Бьяджони. Это женщина. Только он с ней не созванивался уже тысячу лет, и в последний раз не очень-то тепло они расстались. Позвонить ей и сказать: «Слушай, ты не хочешь приехать ко мне за четыреста километров, чтобы мы сходили искупаться в Сатурнию?» Нет.
Надо найти кого-нибудь тут. В округе. Какую-нибудь новенькую. Такую, чтоб приятели только о ней говорили и позабыли напрочь про его женитьбу.
Но кого?
Проблема была в том, что Грациано, как кровосос ненасытный, вытянул все, что могла произвести здешняя скудная почва. Все стоящие (да, честно говоря, и некоторые нестоящие тоже) женщины прошли через руки Грациано. Тем он и был знаменит. Среди местных девчонок считалось, что если ты не спала с Грациано, значит ты уродка, на которую никто не позарится. Бывало даже, что некоторые ему сами предлагали себя, чтобы быть не хуже остальных.
И Грациано относился ко всем великодушно.
Только прошли те славные деньки. Теперь он возвращался в родные пенаты отдохнуть, как римский центурион, уставший в походах в чужую землю, и новых девушек не знал совсем.
Ивана Зампетти?
Не… Эта корова в серный бассейн и не поместится. И потом, тоже мне свежачок. Да сейчас все лучшие уже замужем, а если какая и согласится с ним поехать, так только в мотель в Чивитавеккью, но не на источники в Сатурнию.
Лучше эту затею бросить.
Как ни прискорбно, но единственный выход — трусливый, но иначе никак — сбежать. Сейчас он вернется домой, скажет матери, чтобы она прекращала эти кулинарные 24 часа Ле-Мана
[3]
и сняла с себя обет, потом заставит ее поклясться Мадонной из Чивитавеккьи, что она никому не скажет правды, и сообщит ей: «Мама, я не женюсь. Эрика меня бр…» В общем, расскажет ей и уговорит ее прикрыть его какой-нибудь выдуманной историей типа: «Грациано пришлось внезапно поехать в турне по Латинской Америке». А лучше так: «Сегодня утром ему позвонил Пако де Люсия. Уговорил Грациано приехать в Испанию и помочь ему с новым альбомом». Ну, что-нибудь в этом роде. А потом он попросит у нее в долг на билет до Ямайки.
Вот как он поступит.
Залечит свои раны в Порт-Эдварде, покуривая травку и трахая мулаток. Даже мысль о джинсовом магазине показалась ему вдруг безмерной глупостью. Он музыкант, ему нужно всегда об этом помнить. «Я думал, что стану торговцем? Совсем из ума выжил. Я альбатрос, которого несут позитивные потоки, и я контролирую их легким движением крыла. И пошло оно все…»
Теперь ему стало получше. Намного лучше.
Он взял чашку и выпил капучино одним глотком.
49
Учительнице Палмьери не нравился «Стейшн-бар».
Девушка за стойкой там неприятная и вечно полно всяких мерзких типов. Которые сдергивают с тебя одежду сзади. Обсуждают тебя. Визжат, как грызуны. Она чувствовала себя там неуютно и потому не заходила туда никогда.
Но сегодня утром она решила остановиться у бара по двум причинам.
1) Потому что было еще очень рано, а значит, там не много народу.
2) Потому что она вышла из дома так поспешно, что не успела даже позавтракать. А без завтрака она не могла связно мыслить.
Она закрыла «Y10» и вошла в бар.
50
Грациано расплачивался, когда увидел ее.
Кто такая?
Мгновение он приглядывался к женщине.
«А, знаю, кто это. Она… Она школьная учительница. Как ее… Паль… Пальмири. Как-то так».
Он ее встречал несколько раз. В супермаркете. Но никогда с ней не заговаривал.
А некоторые так вовсе крестились, когда она проходила. Говорили, что она приносит несчастье. Да он и сам пару раз делал рожки у нее за спиной еще когда жил в Искьяно. Говорили, что она неприятная, странная, что-то вроде ведьмы.
Он о ней почти ничего не знал. В одном он был уверен — она приезжая, появилась откуда-то несколько лет назад и поселилась в одном из домов у дороги в Кастроне. Кто-то ему даже говорил, что она живет одна и что у нее мать больна.
Грациано внимательно рассматривал женщину.
Годится.
Нет, не просто годится, она красавица. Странная, специфическая красота, англосаксонского типа.
