Все отошли подальше, и синьор Морони точным ударом топора перерубил веревку, раздался глухой хлопок, плечо катапульты освободилось, корзина с песком опустилась вниз, камень взлетел, прочертил в воздухе дугу и упал в лесу, метрах в двухстах от опушки. Раздался треск ломающихся веток, и с деревьев взлетели стаи птиц.
Все бешено зааплодировали.
Синьор Морони был наверху блаженства. Подойдя к Миммо, обнял его за шею и сказал:
— Слышал, какой грохот? Вот что я хотел услышать. Мы молодцы, Миммо. — Потом поднял Пьетро на руки и поцеловал: — Сбегай посмотри, куда он упал.
Пьетро и его двоюродные братья побежали в лес. Камень зарылся в землю рядом с большим дубом. И кругом валялись сломанные ветки.
Потом наконец настал час Поппи. Его нарядили в новую упряжь с цветными ленточками. Неаполитанский ослик. Измученный осел стал вращать лебедку. Все смеялись и говорили, что он вот-вот копыта откинет.
Но синьора Морони не волновало мнение маловерных. Он знал, что Поппи справится, ибо он отличался истинно ослиным упрямством. Когда Поппи был помоложе, на его спине привезли все камни и цемент для постройки второго этажа.
А теперь он приводил в боевую готовность катапульту — не останавливаясь, не ревя. «Он знает, что нужно сделать красиво», — растроганно подумал синьор Морони.
Он гордился своим ослом.
Когда Поппи закончил работу, синьор Морони зааплодировал, и все остальные тоже.
Запустили второй камень, и снова раздались аплодисменты, но уже не такие громкие. Потом все снова набросились на еду.
Понятное дело, катапульта, запускающая камни в лес, — не самое веселое зрелище.
Его нашел синьор Морони.
Убийца выстрелил ему в висок из ружья.
Мертвый Поппи лежал на земле.
Лежал, вытянув худые ноги, уши, хвост, у ограды, разделявшей землю Морони и Контарелло.
— Контарелло, сукин сын, я тебя убью, на этот раз я тебя точно убью! — взвыл синьор Морони, стоя на коленях перед мертвым Поппи.
Если бы его слезные мешки не были от природы суше пустыни Калахари, он бы заплакал.
Война с Контарелло длилась уже лет сто. Эта история, совершенно непонятная для всех остальных, началась из-за пары метров пастбища, которые оба соседа считали своими. В ход шли брань, угрозы, оскорбления. Никому из них не пришло в голову заглянуть в кадастровый план.
Синьор Морони топал ногами и бил кулаком по деревьям.
— Контарелло, это ты зря… Очень зря.
Потом он издал жуткий вопль, схватил Поппи за ноги и взвалил тушу на плечи. Ярость придавала ему сил. Бедняга Поппи весил примерно сто пятьдесят кило; тощий синьор Морони, весивший килограммов шестьдесят и пивший не просыхая, зашагал со своей ношей через луг, широко расставляя ноги и раскачиваясь из стороны в сторону. Лицо у него все сморщилось от натуги.
— Ну, Контарелло, сейчас ты получишь, — процедил он сквозь зубы.
Добравшись до дома, он бросил Поппи на землю. А потом прицепил к трактору веревку и взвел катапульту.
Он прекрасно знал, где расположен дом Контарелло.
Говорят, что Контарелло со всей семьей сидел в тот момент в гостиной, все смотрели телевизор, шоу «Сюрприз-сюрприз!».
Там как раз встретились два близнеца, которых разделили в детстве, они обнимались и плакали, и все семейство Контарелли, сопереживая им, хлюпало носом. Сцена была душещипательная.
И вдруг над их головами раздался взрыв. Что-то обрушилось на дом и пробило его до самого основания.
Телевизор погас, весь свет погас.
— Господи, что это? — вскрикнула бабушка Октавия, вцепившись в дочку.
— Это метеорит! — завопил Контарелло. — Черт возьми, на нас свалился метеорит!!! В журнале «Кварк» о них писали, мать твою. Такое бывает.
Свет загорелся. Они с ужасом поглядели друг на друга, а потом подняли головы. Потолочная балка покосилась, штукатурка осыпалась.
Притихшее семейство поднялось по лестнице.
Наверху все выглядело нормально.
Контарелло распахнул дверь в спальню и рухнул на колени. Зажав рот руками.
Крыши не было. Все было бурым. Стены. Потолок. Стеганое одело, сшитое бабушкой Октавией. Оконные стекла. Все было бурым.
Ошметки Поппи (внутренности, кости, дерьмо, куски шкуры) валялись по всей комнате вперемешку с кусками штукатурки и черепицы.
В тот момент, когда синьор Морони запустил труп при помощи катапульты, на улице было пусто, но если бы кто-нибудь там оказался, он увидел бы осла, пролетевшего по небу, описавшего идеальную параболу над дубовым лесочком, речкой, виноградником и пробившего, словно баллистическая ракета, крышу дома Контарелло.
Эта шутка дорого обошлась синьору Морони.
На него заявили в полицию, его задержали, обязали возместить ущерб, и только безупречная репутация спасла его от тюрьмы за попытку убийства. Теперь у него появилась судимость.
Ах да, его обязали также демонтировать катапульту.
69
Ни о чем не думать очень тяжело.
Это первое, чему ты должен научиться, занимаясь йогой.
Ты пытаешься, напрягаешь извилины и принимаешься думать о том, что не надо думать ни о чем, и это провал, потому что это тоже мысли.
Да, это непросто.
Но у Грациано Бильи это получалось легко и естественно.
Он сел в позу лотоса посреди комнаты и очистил сознание за каких-нибудь полчаса. Потом принял горячий душ, оделся и позвонил Рошо, сообщил, что насчет Сатурнии все в силе, вот только он не сможет пойти с ними поужинать. Они увидятся прямо на месте, у источников, в половине одиннадцатого — в одиннадцать.
В общем, первый день в одиночестве прошел не так уж плохо. Большую его часть он провел дома. Смотрел теннис по телевизору и ел в постели. Депрессия вилась вокруг него, как назойливое насекомое, готовое в любой момент ужалить, но Грациано, будучи человеком опытным, погрузил себя в сон. Ел, смотрел спортивные передачи в состоянии полного безразличия, неподверженный душевным порывам.
Теперь он был готов к встрече с учительницей.
Он в последний раз оглядел себя в зеркале. Решил не наряжаться как провинциальный джентльмен. Ему такой стиль не шел, кроме того, рубашку и пиджак он обблевал. Он предпочел вид небрежный и в то же время элегантный. В стиле ранних «Spandau Ballet».
Черная шелковая рубашка со стоячим воротничком. Красный жилет. Черный бархатный пиджак, застегивающийся на три пуговицы. Джинсы. Сапоги под змеиную кожу. Желто-коричневый шарф. Черная резинка для волос.
А под джинсами — фиолетовые плавки.
Он надевал пальто, когда из кухни вышла мать, что-то мыча. Даже не пытаясь понять, чего она хочет, он сказал:
