— Упал с велосипеда, пустяки, — коротко ответил Пьетро.
— Что случилось?
Надо ей все рассказать, она что-нибудь придумает. Он доверял Палмьери. Посмотрев на учительницу, он, хоть и размышлял о том, что ей сказать, заметил в ней непонятные изменения. Не очень заметные. В ней явно появилось что-то необычное. Во-первых, волосы распущены — какие они густые! Просто грива. А еще она в джинсах, это тоже что-то новенькое. Он ее видел только в длинной черной юбке. А еще… он не знал, как это выразить, но у нее было какое-то странное выражение лица, какое-то… хм, он не мог понять. Просто другое.
— Ну, что ты хотел мне сказать?
Он отвлекся, разглядывая ее. «Ну же, говори».
— Мои родители не придут в школу поговорить с замдиректора, и брат, я думаю, тоже не придет.
— А почему?
Как ей объяснить?
— Мама больная и не выходит из дома, а отец… отец… — «Скажи ей. Скажи всю правду». — Отец сказал, что это мое дело, что это я сам натворил, а потому он не пойдет. Мой брат… ну, дурак он. — Он подошел к ней поближе и спросил дрожащим голосом: — Меня теперь оставят на второй год?
— Нет, тебя не оставят. — Флора присела, чтобы быть вровень с Пьетро. — Конечно, не оставят. Ты умный, я тебе уже говорила. Почему тебя должны оставить?
— Но… если мои родители не придут, замдиректора…
— Успокойся. С замдиректора поговорю я.
— Правда?
— Правда. — Флора сложила пальцы щепоткой и поцеловала. — Обещаю.
— А… эти не приедут?
— Эти?
— Социальные.
— Социальные работники? — Флора отрицательно качнула головой. — Могу тебе обещать, что не приедут.
— Спасибо, — выдохнул Пьетро, с него свалился неподъемный груз.
— Иди сюда.
Он подошел, и Флора крепко обняла его. Пьетро обвил ее шею руками, и в сердце учительницы хлынула такая нежность и беспокойство, что она даже пошатнулась. «Этот ребенок должен был быть моим сыном, — подумала она, с трудом переводя дух. — О господи…»
Надо подниматься, а то она заплачет. Она встала и взяла из холодильника мороженое.
— Хочешь, Пьетро?
Пьетро мотнул головой:
— Нет, спасибо. Мне пора домой, уже поздно.
— Мне тоже. Очень поздно. Ну, увидимся в школе в понедельник.
— Ладно. — Пьетро повернулся.
Но Флора спросила, прежде чем он ушел:
— Скажи, кто тебя воспитал таким вежливым?
— Родители, — ответил Пьетро и скрылся за полками с макаронами.
ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ…
18 июня
124
Глория пыталась поднять его. Но Пьетро не слушался.
Он стоял на коленях посреди школьного вестибюля, закрыв лицо руками.
— Меня оставили, — повторял он. — Меня оставили. Она мне обещала. Почему? Почему?
— Пьетро, ну же, вставай. Пойдем.
— Отстань от меня! — Он резко оттолкнул ее, но потом поднялся и вытер ладонью слезы.
Одноклассники молча смотрели на него. В их опущенных глазах и сжатых губах Пьетро уловил долю сочувствия и еще больше смущения.
Один оказался самым смелым, он подошел и похлопал его по плечу. Вся толпа зашевелилась, его трогали, выражали сочувствие. «Не переживай. Фигня…» «Да они просто козлы». «Мне жаль». «Это несправедливо».
Пьетро кивал и хлюпал носом.
А потом ему было видение. Некто, одетый как его отец, входит в курятник и вместо того, чтобы выбрать самую жирную курицу (которую и следовало выбрать), хватает первого попавшегося цыпленка и удовлетворенно говорит: «Ощиплем его», и все петухи и курочки грустят о нем, но только потому, что знают: рано или поздно их ждет та же участь.
Бомба, упавшая с неба, попала прямо в Пьетро Морони и разорвала его на тысячу кусочков.
«Сегодня это случилось со мной. Но рано или поздно случится с вами, будьте уверены».
— Пойдем! — уговаривала Глория.
Пьетро направился к выходу.
— Да, я хочу выйти. Тут слишком жарко.
У дверей стоял Итало. В голубой рубашке, слишком короткой и слишком узкой. Пуговицы выпирали на пузе, сильно растягивая петли. Под мышками красовались темные пятна. Он покачивал круглой головой, лоснящейся от пота.
— Это неправильно. Если выгнали тебя, должны были выгнать и Пьерини, и Ронку, и Баччи. Настоящее свинство, — сказал он похоронным голосом.
Пьетро не удостоил его взглядом и вышел, за ним следовала Глория, отгонявшая надоедливых одноклассников рьяно, как настоящий телохранитель. Она единственная заботилась не о себе, а о других.
А солнце, находившееся в миллионах километров от детских трагедий, жгло двор, дорогу, столики в баре и все остальное.
Пьетро спустился по лестнице, вышел за ворота и, ни на кого не глядя, сел на велосипед и уехал.
125
«Да куда же он провалился?» Глория пошла за рюкзаком, а вернувшись обнаружила, что Пьетро исчез. Она попыталась догнать его на велосипеде, но не увидела его на дороге.
Тогда она поехала к Дому под фикусом, но его и там не оказалось. Миммо, голый по пояс, возился в сарае с мотоциклом. Глория спросила, не видел ли он брата, но Миммо ответил «нет» и продолжал откручивать болты.
«Где он может быть?»
Глория поехала в город, надеясь, что он там. Нет. Тогда она вернулась.
Воздух был неподвижен, от жары не продохнуть. Ни души. И только веселое чириканье воробьев и стрекот цикад отличали Искьяно от какого-нибудь техасского города-призрака. Мотороллеры и мотоциклы стояли у стен. Столбики и ограждения начали уходить в асфальт, размякший, как масло. Решетки магазинов полуопущены. Ставни закрыты. Приборные доски автомобилей покрыты светлым картоном. Люди попрятались по домам. Те, у кого имелся кондиционер, плевали на жару, остальным приходилось туго.
Глория слезла с велосипеда у «Стейшн-бара». Велика Пьетро у стойки не было.
«Как же, придет он сюда!»
Она смертельно устала и жутко хотела в туалет. Она вошла в бар. От работавшего на полную мощность кондиционера пот на ней сразу остыл. Купив баночку кока-колы, она села под зонтик на улице.
Она беспокоилась. Очень беспокоилась. Пьетро впервые не подождал ее. А раз он так сделал, значит, ему очень плохо. А он в таком состоянии может сделать что-нибудь дурное.
«Например повеситься».
А вдруг и вправду?
Она в газете прочитала. В Милане один мальчик, которого оставили на второй год, от отчаяния бросился с пятого этажа, но не умер и поэтому дополз до лифта, а за ним тянулся кровавый след, и он поехал на седьмой этаж и бросился оттуда вниз; на этот раз, к счастью, он умер.
