«Папа! Папа!» — позвал Микеле и потянул его за руку.
«Чего тебе? Разве не видишь, что победа уже почти у нас в руках. Почему не запускаешь ракеты…»
«Папа! Дедушка…» — сказал Микеле сквозь слезы.
«Ну что ещ…»
Господин Тродини закрыл рот руками. Дедушка упал на пол, зажимая обрубок другой рукой.
«Дед Ансельм!» — позвал господин Тродини.
«Ее больше нет. Ее больше нет. Такое в бою часто случается!» — прохрипел старик с искаженным от боли лицом.
«Как так часто случается! Дед…»
«Не беспокойтесь обо мне. Я одного прикончил. Вы продолжайте. Мы почти прорвались…»
«Учись, Микеле! Твой дед — герой. Надо немедленно отвезти его в больницу. Давай найдем руку. Можно пришить…»
Папа и сын отправились на поиски руки, оставив деда страдать в одиночестве. Неприятельский огонь был силен как никогда.
Ее не было.
Этой проклятой руки не было. Они везде посмотрели. В геранях. В розах. В маленьком цементном бассейне с рыбками.
Ничего. Руки не было.
Потом Микеле наконец увидел ее. «Вот она, вот она, папа! Она там!» Она упала вниз. На парковку. На капот универсала «форд-эскорт».
«Сбегай, Микеле. Подбери ее!» Микеле не пришлось просить дважды.
Пять!
76. КРИСТИАН КАРУЧЧИ
После совместного вторжения в мир викингов Кристиан и Рыбий Скелет пошли разными психоделическими путями. Скелету казалось, что он — «Дайтан-3», японский робот. Он чувствовал, что кости у него хромованадиевые, кулаки — титановые, и он готов к битве с чужаками, пришедшими бог весть откуда.
Кристиан же постоянно доставал и клал обратно в воображаемую кобуру свой серебряный кольт. Он ощущал себя великолепно, одетый как Баунти Киллер
[9]
. В сапоги, покрытые пылью Сьерра Невады, плащ и шляпу, надвинутую на глаза.
«Послушай, не пойти ли нам куда-нибудь? Я больше не могу здесь находиться… Я устал ждать черную смерть. Я себя чувствую достаточно активным. Хочу пойти в социальный центр и раздолбать его на хрен» — произнес Рыбий Скелет металлическим голосом.
«Что за черная смерть?»
«Забей. Времени сколько?»
«Да, не знаю… почти полночь, наверное. Ты уверен, что хочешь куда-то идти? В этом салуне не так уж плохо».
«Нет. Пойдем», — сказал Рыбий Скелет, двигаясь, как будто он механический.
«Ладно. Пошли. Только нам предстоит нелегкое испытание. Если пройдем через кухню — свободны как ветер. Если мать меня засечет в таком виде, пошлет на перевоспитание к дону Пикки
[10]
. В общем, надо сосредоточиться. Надо, чтоб мы выглядели нормально. Спокойно, как нормальные люди. Пойдем по очереди. Если пойдем вдвоем, заржем, и она все просечет».
«Ладно».
«Тогда иди первым. Погоди, послушай. Откроешь дверь, помашешь всем рукой, и не говори ничего, а то все завалишь. Хотя нет, это будет еще подозрительней. Значит, так. Ты должен сказать: „С Новым годом и всего наилучшего!“ Так будет нормально. Потом пойдешь к двери как ни в чем не бывало, спокойно, выйдешь и подождешь меня. Ясно?»
«Ясно».
«Сможешь?»
«Смогу».
«Ладно. Тогда иди. Я за тобой».
«Ну, я пойду?» — спросил Рыбий Скелет немного нерешительно.
«Иди. Ты сможешь».
Рыбий Скелет механическими движениями надел на себя бронированные вольфрамовые одежды — то есть свою собственную кожаную куртку — и вскинул на плечи рюкзак.
Четыре!
77. ДЖУЛИЯ ДЖОВАННИНИ
Гости разбежались, как мыши с чердака. Все прошмыгнули, один за другим, в кабинет, оттуда в коридор, а потом наружу, на лестничную площадку.
«Мамочка, я молодцом держалась, ты видела? Твоя малышка держалась молодцом… Я их выгнала…» — сказала тогда вслух Джулия. Она знала, что матери тут нет. Я еще не настолько чокнутая. Она знала, что милаямамочка в отпуске в Овиндоли. Но что, разве плохо делать вид, будто она тоже тут, рядом со своей любимой дочкой, отмечает этот прекрасный Новый год?
Как было бы здорово!
Превратили квартиру в свинарник.
Потом она сообразила, что полночь еще не наступила.
Нужно сначала выпить.
Выпить за новую Джулию. За женщину, которая умеет себя поставить. За женщину, которая никому не позволит сесть себе на шею.
Она увидела, что эта плоскогрудая, там, под диваном, приходит в себя. Еле-еле шевелится и что-то мычит. Хнычет вполголоса. Под носом — лужа крови.
Джулия подошла. Несколько мгновений глядела на девицу. Уперла в поясницу руки и пнула ее, не слишком сильно, в бок.
«Эй! Эй! Давай! Проваливай!»
Та подняла голову. Открыла глаза и сблевала.
Все съеденное. Спагетти с мидиями, лосось. Вот они на паркете, который она начистила пару дней назад.
«Посмотри, что ты наделала, идиотка! Мой паркет! А теперь убирай!»
Дебора принялась убирать руками то, что она вытошнила, пытаясь собрать в кучку, и плакала.
«Оставь! Ничего не умеешь. Я сама… Убирайся!» — сказала ей Джулия. И по ее голосу чувствовалось, что она устала и опустошена.
Плоскогрудая поднялась и, держа рукой разбитый нос, рыдая, направилась в коридор. Входная дверь хлопнула. Джулия взяла бутылку шампанского и бокал, из тех, что уцелели. Уселась перед телевизором.
В полной готовности. В полночь она выпьет за новую жизнь.
Три!
78. ДАВИДЕ РАЦЦИНИ
Где он? Что с ним? Должно быть, он умер. В носу стоял запах серы вперемешку с запахом крови и котлет. В ушах — взрывы и крики.
Я попал в ад.
Он ничего не помнил. Воспоминания доходили до того момента, когда он решил уйти, и обрывались.
Я встал, сказал, что мне надо идти к маме, и…
Черная дыра.
Ныли все кости, и поэтому он не шевелился. Не открывал глаз. Еле дышал. Он чувствовал себя совершенно обессиленным. Член болел, будто за него долго тянули, пытаясь оторвать.
Ему было холодно, и он стучал зубами.
Давиде понял, что он голый и мокрый. Весь в чем-то вязком и липком, и это «что-то» засыхает в волосах.
А в аду не жарко…
