И сам удивился, что заговорил. Он даже не заметил, как слова сорвались с губ.
Трое остановились, изумленно обернулись и увидели его.
Тишина.
Они, казалось, не верили своим глазам.
Как, черт побери, кто-то может помешать им, когда они очищают городские улицы от отбросов общества?
«Ну, давайте, оставьте его. Вы что, не видите, что это обычный бомж?» — повторил Андреа, осмелев и чувствуя, что его голос зазвучал, как скрипичная струна.
«Чего тебе надо? Не твое дело, так что лучше отвали», — сказал высокий, бритый, в джинсах и дутой черной куртке.
Андреа не мог разглядеть его лица.
«Что он вам сделал?»
«Ты что, плохо слышишь? Вали отсюда», — сказал второй, одетый так же, только ростом пониже и более смуглый.
«Вас трое, и вы бьете одного слабого. Вы просто звери…»
Это была обычная уличная банда фашистов.
«Ах ты, козел! Поди-ка сюда! Покажись!» — сказал высокий, а потом обратился к лежащему:
«Видишь, черножопый? Доволен? Твой спаситель пришел. Ты молодец, что позвал на помощь. Сейчас мы тебя отделаем…»
Трое переглянулись, а потом заорали хором:
«Врежем ему!» — и бросились на него.
Андреа развернулся и рванул на улицу пошире. Сзади он слышал грохот тяжелых ботинок по каменной мостовой: тум-тум-тум-тум…
Выбежав на улицу Королевы Елены, Андреа поискал взглядом, кого бы позвать на помощь.
Ночью в Риме улицы пустынны, и, конечно, надо, чтобы за тобой гнались, как сейчас за Андреа, чтобы понадеяться найти кого-то, кто может помочь.
Никто не поможет!
На самом деле мимо проехали две или три машины, и они, конечно, видели, что Андреа преследуют скинхеды, но не остановились.
Это нормально! Первое правило выживания: не суйся не в свое дело!
Андреа чувствовал, что его догоняют. Эти фашисты бегали, как звери.
На этой улице днем рабочие пытались починить аварию на водопроводе и вырыли глубокую длинную канаву, забыв ее осветить.
В нее-то и свалился Андреа, повредив лодыжку.
Трое остановились над ним, задыхаясь, чтобы перевести дух.
«Что же ты остановился? Больше не можешь? Теперь и ты, как черножопый, ползаешь?» — сказал, ухмыляясь, высокий.
Должно быть, он был главарем.
«Чего вы от меня хотите?» — спросил Андреа прерывающимся от страха голосом.
«Прибить!» — ответил тот, что пониже, улыбаясь, как добрый мальчик.
Они вытащили его за волосы и утащили назад в переулок.
Не хотели, чтобы их видели.
Они бросили его рядом с негром, который все еще лежал, пытаясь подняться.
Когда бедолага увидел, что они возвращаются с воинственным видом, злобные, он решил, что они вернулись за ним, закончить прерванное дело.
Взмолился, чтобы его не убивали.
«Я все понял. Я все понял. Честное слово!» — повторял он сквозь слезы.
Но они пришли не за ним.
Они пришли за Андреа, хотели объяснить тому первое правило: не суйся не в свое дело.
Андреа тщетно пытался освободиться. Долговязый крепко держал его за волосы.
Острая боль пронзала ногу. Из-за нее он не мог вдохнуть. Должно быть, он сломал себе лодыжку.
И страх парализовал его, как кролика перед автомобильными фарами.
Они пинали его, сломав ему пару костей, а потом ударили цепью по спине.
Ни капли жалости.
Пока они били его, Андреа упрямо пытался ползти в сторону улицы, как черепаха ползет в сторону моря.
Они подняли его, как будто вдруг раскаялись и решили ему помочь.
На самом же деле самый высокий вынул длинный нож с заостренным лезвием, открыл рот, демонстрируя гнилые зубы.
Когда Андреа увидел, что у него в руке, глаза и разум его заволокло туманом.
Он закрыл глаза.
«А теперь сдохни, дорогой», — сказал худой, ухмыляясь, и всадил нож по рукоять в живот Андреа.
Густая липкая жидкость потекла на рубашку и живот Андреа. Помимо боли он почувствовал, как горячая кровь льется ему на живот.
Андреа упал на землю без сил.
Усталые и довольные проделанной работой, трое нацистов распрощались и ушли, оставив его умирать.
Худой, должно быть, перерезал ему артерию, потому что Андреа чувствовал, что кровь заполняет те участки, где ее быть не должно, заливает полости тела, наполняет пищевод, горло, рот своим горько-соленым вкусом.
Когда первые сердечные спазмы сотрясли обескровленное тело Андреа, он вновь вспомнил о зоологии, о том, что и на этот раз ему не удалось сдать этот проклятый экзамен, и он подумал, что у плоских червей нет крови и кровеносной системы.
Смерть окутала его, лежащего, постепенно, как невидимый газ, пока он бормотал про себя:
«Руконогие, остракоды, веслоногие, усоногие».
Безжизненное тело Андреа было распростерто на черном асфальте. Темнокожий, лежавший неподалеку, пытался утереть кровь, текущую из носа, куском газеты.
Они сломали ему нос. Еще плечо вывихнули, а в остальном все в порядке.
Он подошел к телу, лежащему рядом, осторожно, стараясь не делать резких движений.
Попробовал поднять руку, но она упала, как рука марионетки, от которой отрезали нить. Сердце не билось, дыхания не было.
Он умер.
Странное выражение было на лице этого парня. Сосредоточенное. Словно смерть помешала ему сосредоточиться на чем-то важном. Брови подняты в невозможном усилии.
Мужчина положил голову на мертвое тело и заплакал.
Заплакал от страха и тоски. Парень умер, пытаясь помочь ему, и это его огорчало.
Странным был тот мир, в котором он оказался.
Кто-то пытался убить его только за то, что он спал в картонной коробке, или наоборот: даже не зная, кто он, отдавал за него жизнь.
Карим, так его звали, приехал издалека.
Из маленького государства в Западной Африке.
Приехав, он тщетно пытался найти работу.
Работы не было.
Так хочется найти работу, когда ее нет.
Только летом ему удалось кое-что подыскать в Вилла Литерно. Он собирал помидоры. Осенью, когда похолодало, работа кончилась. Он вернулся в Рим и стал жить как безработный, вечерами ужинал в бесплатной столовой для нищих, а ночами, когда было холодно, спал на вокзале, на решетке, из которой шел теплый воздух.
