Где, черт возьми, этот Выпендрила держит одежду? Он что, никогда не переодевался? Возможно. Потом он увидел около кровати открытый чемодан, набитый грязными тряпками. Стал рыться в них.
Пиджаки с жемчугом и стеклышками, и цветные жилетки, и изношенные майки, и трусы, пожелтевшие от мочи, и рубашки из тонкого льна, желтые и зеленые. Ничего. Потом наконец он отыскал единственную пару штанов.
Натянул их. Посмотрелся в зеркало. Его перекосило от ужаса, и он произнес вслух:
«В таком виде идти нельзя! А вдруг меня кто-нибудь увидит! Страх божий!»
Штаны были из красного бархата, кое-где попадались бесформенные фиолетовые пятна. Результат неудачной стирки. Расклешенные. Они ему везде жали. Спереди. Сзади. Слишком короткие. Техасские сапоги торчали из-под них, как огромные уродливые грибы.
«Ужас!»
Нечего ему об этом думать. Он засунул в штаны пистолет. Поднял сверток и водрузил себе на плечи. Пошатываясь, направился к двери.
«Ну и тяжеленный», — перевел дух Альбертино.
Он с первой попытки при помощи одних грудных мышц поднимал как нечего делать сто двадцать кило. Теперь же с трудом мог идти прямо. Выглядел-то Антонелло легким, как перышко, заморышем каким-то, однако… должно быть, кости у него тяжелые. Свинцовые.
А ведь надо пройти вниз по лесенке семь этажей. Лифта в этой долбаной башне еще нет.
Он выматерился.
Открыл дверь и вышел на площадку. С лестницы доносились голоса. Крики, смех и разговоры. Возможно, с нижнего этажа. Тогда он оставил свою ношу в квартире, прикрыл дверь и стал тихонько спускаться по лестнице. Спустился, прижавшись к стене, по цементным ступенькам, плохо закрепленным, шатающимся, низким и широким, заделанным прямо в пол. Окинул взглядом, насколько удавалось, седьмой этаж.
На лестничной площадке сидели на корточках три девочки. Они играли. У каждой по маленькой коляске. Девочки кормили своих кукол.
«Смотри, а моя ест только печенье „Белая мельница“», — говорила белокурая малышка, закутанная в жилетку, голубую с сиреневым спереди.
Она макала печенье в воду, а потом размазывала эту массу по лицу куклы. Два другие с интересом смотрели на нее.
Он поднялся назад.
С верхнего этажа тоже доносился шум. Дрель. Стук по стене. Разговоры.
Строители. Сверху были строители.
Этот проклятый дом набит народом, как морской порт. Альбертино не мог спускаться с телом на плечах.
Он вернулся в квартиру и закрыл за собой дверь.
«И какого хрена мне теперь делать?» — произнес он в пустой квартире.
«Отсюда не выйти… Блин».
Подошел к окну. Взглянул вниз.
Внизу у дома была еще стройка. Горы песка. Песок. Экскаватор, а прямо под окном куча земли, мебели, пустых газовых баллонов и мусора. Рядом, в нескольких метрах, его новая машина.
Белая «БМВ-477».
Он специально припарковал ее тут, подальше от входа, чтобы в глаза не бросалась.
Вокруг никого не было.
Хорошо.
Теперь он знал, что делать.
Он сбросит его вниз. На свалку. Рядом с «БМВ». Потом бегом вниз, и спрячет в багажник. Никто не заметит. Тут народ чего только из окон не выкидывает. Холодильники. Телевизоры. Мебель. Почему бы ковер не выкинуть.
Гениально.
Просто гениально.
Альбертино подтащил сверток к окну. Поднял его. Положил на подоконник. А потом нечеловеческим усилием отправил вниз.
Торпеда рванула прямо вниз. Четко. Ну просто как ракета «земля-воздух».
Альбертино видел, как она полетела к свалке и потом миновала ее.
Ужасное «Нееееет…», исполненное невыразимого горя, сорвалось с его уст. Он закрыл глаза рукой.
А потом ужасный грохот. Металл. Бьющееся стекло.
Торпеда влетела в ветровое стекло «БМВ- 477».
Он повернулся и как сумасшедший рванул вниз по лестнице. Кубарем. Миновал девочек, женщину с сумками, старушек, ковылявших по ступенькам, всех, и оказался внизу, у входа в башню. Вышел и побежал вокруг дома к машине.
Привалился к «БМВ», чтобы перевести дух. Потом посмотрел вверх. До самой крыши.
В окнах никого. На балконах никого.
Только сушащееся белье. Только голубое небо. Больше ничего.
Он возблагодарил Господа.
Прямая и негнущаяся колбаса торчала наполовину из ветрового стекла, как танковая пушка. Другая половина пролезла на заднее сиденье.
Меч в скале.
Альбертино забрался на капот и стал тянуть ковер вверх, упираясь ногами и стиснув зубы от напряжения.
Тащил он безуспешно. Тот не двигался. Как приклеенный. Словно Выпендрила, завернутый в ковер, сопротивлялся, словно он впился зубами в обтяжку сидений и не желал отпускать.
«У меня получитсяаааааа!!!» — заорал Альбертино и дернул изо всех сил, так что чуть не заработал грыжу. Так что вены на лбу чуть не полопались.
Поддался. С одного рывка.
Альбертино отлетел назад. Вместе с колбасой. Он оказался на земле, придавленный ковром и останками наркомана внутри ковра.
Он поднялся с болью в теле и проклял Бога, этот день, себя самого, Игнацио, сраного Ягуара и Антонелло-Выпендрилу.
Втащил его в машину. И последним усилием закрыл багажник.
Приподнял рукой то, что оставалось от ветрового стекла. Стекло рассыпалось по салону миллионом крохотных стеклышек. Потом достал из бардачка шапку. Это была шапка Сельваджи. Шерстяная. Красно-зеленая с огромным фиолетовым помпоном. Натянул ее на голову. Застегнул куртку наглухо.
Сел за руль и рванул.
Выехав на встречную полосу, он через несколько метров оказался лицом к лицу с небольшим грузовиком, перевозившим оконные стекла. Тот начал сигналить как безумный, но Альбертино его даже не видел. Он ехал вперед по середине дороге, и ему было на всех наплевать. Грузовичок подался в сторону, прижимаясь к обочине.
«Задавлю, выродок!» — заорал Альбертино, показывая козу через выбитое лобовое стекло.
Бедный перевозчик стекла оробел и пропустил его.
Как можно было ехать навстречу такому типу? С безумным лицом? В такой шапке? Без ветрового стекла.
Альбертино ехал со скоростью 160 по кольцевой дороге. В салоне бушевала буря. Ужасный холод. Но вжавшемуся в водительское кресло Альбертино не было холодно. Мозги у него закипали. Он говорил вслух:
«Что мне делать? Надо спрятать тело. Но где?»
В какой-то дыре. В каком-то потайном месте.
Его найдут. Конечно. Но это не проблема. Все скажут, что этот придурочный Выпендрила решил проявить инициативу и загнулся в одной из поездок, где Ягуар его не охранял.
