– Ларита… Ларита…
– Что? – спросил предводитель Зверей. – Что Ларита?
– Она поехала… на охоту… на тигра!
42
Начало сафари
Пока суд да дело, охота началась с опозданием на два часа.
Солнце садилось за верхушками деревьев на высотах форта Антенны, унося с собой краски дня, но благодаря виртуозному искусству корейского кинооператора Ким Ду Су парк превратился в заколдованный лес. Спрятанные в зелени прожекторы мощностью десять киловатт выхватывали из темноты, заливая искусственным светом, поросшие лишайником стволы деревьев, грибы и покрытые зеленым мхом валуны. Низкий густой туман, создаваемый генераторами дыма, стелился по подлеску и лугам, где паслись стада антилоп гну, горных козлов и лосей. Тысячи светодиодов, рассеянные по полянам, мерцали в сумерках как рои светляков. Двенадцать гигантских вентиляторов, спрятанных на холмах, создавали легкий бриз, колыхавший траву на открытой поляне, где между увитыми плющом качелями и горками отдыхала семья апеннинских бурых медведей и старый слепой носорог.
Собаки и конные участники охоты на лис уже скрылись за восточными холмами.
Африканские загонщики в авангарде группы пеших охотников прочесывали луг в поисках льва.
Слоны покидали виллу. Травоядные гиганты шли гуськом, сплетаясь хоботами и хвостами, и медленно, но неодолимо продвигались в сторону болот на северо-востоке, где, как говорили, скрывалась Кира, тигрица-альбиноска.
Саса Кьятти на балконе Королевской виллы рассматривал в бинокль группы людей, продвигавшихся в глубь его необозримых владений.
Все вокруг принадлежало ему. От вековых пиний до дикого плюща и до последнего муравья.
Как его только не оскорбляли и не высмеивали, называли и психом с манией величия, и неотесанным толстосумом, и вором, но он все пропускал мимо ушей. И в конце концов он победил. Все явились к нему на поклон.
Екатерина Даниэлссон вышла на балкон. Она переоделась, и теперь на ней был коричневый кожаный корсет, охватывающий узкую талию. На плечи накинута шкура чернобурки. Ноги обтянуты сапогами. В руках она держала два хрустальных бокала.
Фотомодель подала вино другу:
– Будешь?
Саса прикрыл веки и поднес бокал к носу. Тонкий, приятный, воздушный аромат был именно такой, как надо. Он смочил губы. Сухое, жаркое и слегка таниновое. Кьятти удовлетворенно улыбнулся. Оно самое, “Мерло-ди-Априлиа”. Он залпом опрокинул бокал.
Екатерина со спины обвила его руками.
– Как ты себя чувствуешь?
Он допил вино и бросил бокал за плечо.
– Как восьмой царь Рима.
43
Мантос, Мердер, Зомби и Сильвиетта, одетые официантами, шли по топкой песчаной почве, то и дело хлюпая по лужам со стоячей водой. Тут кишели комары, мошки, червяки, мухи, стрекозы, множество противной живности копошилось в камышах, в зарослях папируса и среди цветков лотоса.
Мантос растерянно озирался вокруг.
– Не припомню я что-то этого болота… А вы?
– Я тоже нет, – ответил Мердер, глядя на заляпанные грязью ботинки.
– Я был тут несколько раз в детстве. Меня водил сюда отец по воскресеньям после того, как мы ходили слушать папу. Карусели помню, а болото – нет.
– Мы идем в нужном направлении? – спросила Сильвиетта. На самом деле ее это не так уж интересовало. Главное было помириться с Зомби. Она шла замыкающей, понурив голову.
– Думаю, да. Я видел, что они ушли к северу. – Мантос обогнал Мердера и встал в голове колонны. Дюрандаль он привязал к рюкзаку. – Что это за деревья? Странные какие.
Деревья с изогнутыми стволами уходили в песок сотнями длинных темных щупальцев. С веток на них глядели стайки мартышек.
Мердер отмахнулся от мухи с металлическим блеском.
– Нууу… Оливы, наверное.
– Ты что! Это мангры, – фыркнула Сильвиетта. – Никогда не видел их в телепередачах?
Мантос начинал задыхаться. – Погодите… Мангры что же, растут в континентальном климате?
Мердер рассмеялся:
– Не знаешь, не говори. У нас не континентальный климат, а умеренный.
Мантос иронично махнул рукой.
– Вы его только послушайте, нашего профессора. Ты только что принял мангры за оливы.
– Может, хватит вам спорить? Идемте скорее, а то меня комары съедят живьем, – вмешалась Сильвиетта и пошла догонять Зомби. Поравнявшись с ним, она заговорила: – Пирожок, знаю, ты страшно сердишься, но не можешь же ты дуться на меня до самого самоубийства. Это наши последние часы, мы собираемся совершить самое важное дело нашей жизни, нам нужно быть сплоченными и искренними. Я прошу у тебя прощения, но ты должен мне хотя бы улыбнуться. Я же твоя лучшая подруга, да или нет?
Он буркнул что-то, что с равным успехом могло быть как “да”, так и “нет”.
– Ну пожалуйста. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
Он вырвал из трясины палку тростника.
– Ты сделала мне больно.
– Я попросила у тебя прощения.
– Почему ты не сказала, что вы женитесь?
– Потому что я идиотка. Я хотела тебе сказать, но мне было стыдно. Если бы не эта операция, я бы тебя позвала в свидетели.
– Я бы не согласился.
Она засмеялась:
– Знаю… Пожалуйста, не говори Мантосу, что мы хотели пожениться, он этого не перенесет.
– Ладно.
– Теперь улыбнешься мне? Один разок, а?
Зомби на секунду обернулся к Сильвиетте, и по губам скользнула быстрая, как взмах крыла, улыбка, тотчас заслоненная волосами.
44
Охота
Фабрицио Чиба в молодости был неплохим яхтсменом. Он пересек Адриатику на парусном катамаране, а на двухмачтовой яхте доплывал до Понцы. Во время этих круизов он пережил шквалы и штормы, и никогда, ни единого разу, с ним не случалось морской болезни. А теперь пожалуйста, в этой дурацкой корзине на спине у слона на него накатила зверская тошнота. Он держался за борта и чувствовал, как плещутся в “Джиме Биме” тартинки с мраморным крабом и ригатони.
Только не это. Именно сейчас, когда рядом Ларита, так скверно себя чувствовать.
Певица внимательно посмотрела на него:
– Что-то ты бледный. С тобой все в порядке?
Писатель сглотнул кислую отрыжку.
– Да, да, только голова немно… – Он не договорил, потому что ему по затылку заехал стволом ружья доктор Чинелли.
Чиба развернулся:
– Довольно! Вы уже третий раз попали мне по голове. Будьте внимательнее.
