Не поеду я туда, не беспокойтесь. Я же поклялся.
Но всякий раз холм возникал прямо по моему курсу, и он ждал меня.
Я начал ездить по дороге, ведущей к ферме Меликетти. И с каждым днем, не отдавая себе в том отчета, прибавлял по нескольку метров.
Филиппо забыл обо мне. Я это чувствовал.
Я попытался мысленно позвать его.
Филиппо! Филиппо, слышишь меня?
Я не могу приехать. Не могу.
Он не думал обо мне.
Может быть, он умер. Может, его уже больше нет на этом свете.
После обеда я завалился в постель почитать. Свет едва проникал сквозь плотные занавески в раскаленную комнату. И я задремал с комиксом в руках.
Мне снилось, что уже ночь, но я все хорошо вижу. В темноте передвигаются холмы. Медленно-медленно, словно черепахи. Затем все они одновременно открывают глаза, красные дыры среди колосьев, и начинают медленно-медленно подниматься, уверенные, что их никто не видит, и становятся гигантами, с плотью из земли, покрытыми шкурой из колосьев. И они наваливаются на меня и хоронят под собой.
Я проснулся в луже пота, встал и поплелся к холодильнику попить. А в глазах стояли холмы-гиганты.
Я вышел из дома и сел на Бульдозера.
Я был в самом начале тропинки, которая вела к заброшенному дому.
Холм был в ее конце. Мрачный, колышущийся в теплом мареве. Мне показалось, что я разглядел пару глаз среди колосьев, под самой вершиной, но это были просто пятна в складках рельефа. Солнце заходило, и воздух остывал. Тень от холма медленно наплывала на долину.
Я должен был подняться на него.
Голос папы удерживал меня. «Слушай внимательно. Если ты вернешься, они его убьют. Они поклялись».
Кто? Кто в этом поклялся? Кто его убьет?
Старик? Нет. Он – нет. Он недостаточно силен.
Они, земляные гиганты. Властелины холмов. Сейчас они залегли в полях и стали невидимыми, но ночью они проснутся и сделают свое страшное дело. И, если я сейчас пойду к Филиппо, пусть даже сейчас день, они перекатятся океанскими волнами по полям до самой ямы и засыплют ее землей, похоронив его в ней.
Вернись назад, Микеле. Вернись назад, сказал мне голосок моей сестры.
Я развернул велосипед и стрелой полетел сквозь колосья, между колдобин, крутя педали словно обезумевший, надеясь проскочить по спинам этих проклятых монстров.
Я спрятался за большим камнем у высохшего русла. Пот лил с меня ручьем. Мухи не оставляли меня в покое. Череп запятнал всех. Остался я один. И дело мое было безнадежным. Мне нужно было вскочить и стремглав, не останавливаясь ни на мгновение, пересечь стерню, добежать до дерева и крикнуть: «Логово, выпусти всех!»
Но там, почти у самого дерева, ждал Череп, настороженный, словно ищейка, и если бы он меня заметил, то наверняка успел бы догнать и, ударив четырежды по плечу, вывести из игры.
В общем, нужно было бежать, и все, – что случится, то случится, не сидеть же здесь до утра.
Я уже собрался вскочить, как чья-то тень накрыла меня.
Череп!
Нет. Это был Сальваторе.
– Подвинься, а то он меня увидит. Он рядом.
Вопреки желанию у меня вырвалось:
– Где остальные?
– Он запятнал всех. Остались только я и ты. Это было первый раз, как мы заговорили после того случая с Феличе.
Череп меня спросил, почему мы поссорились.
«Мы не ссорились. Просто Сальваторе перестал мне нравиться», – ответил я.
Череп дружески похлопал меня по плечу.
– Ну и правильно. Он хреновый парень.
Сальваторе вытер пот со лба.
– Кто побежит распятнывать?
– Давай ты.
– Почему я?
– Ты быстрее бегаешь.
– Я быстрее бегаю, когда бежать долго, но до дерева ты домчишься быстрее меня.
Я молчал.
– У меня идея, – продолжил он. – Выскакиваем вместе, сразу оба. Когда побежит Череп к нам, я замедлю бег, а ты лети к дереву. Так мы заставим его проиграть. Что скажешь?
– Идея хорошая. Только в этом случае выиграю я, но ты-то проиграешь.
– Наплевать. Иначе нам не оставить его в дураках.
Я засмеялся.
Он посмотрел мне в глаза и протянул мне руку:
– Мир?
– Ладно. – Я пожал его руку.
– Знаешь, Дестани больше не будет преподавать в нашем классе. С этого года придет другая училка.
– Кто тебе это сказал?
– Тетя разговаривала с директором. Говорит, что новая – красивая. Может, будет не такой занудой, как Дестани.
Я вырвал пучок травы.
– А мне все равно.
– Почему?
– Потому что мы уедем из Акуа Траверсе.
Сальваторе с удивлением уставился на меня:
– И куда вы уедете?
– На Север.
– Куда на Север?
– В Павию.
– А где эта Павия?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Но мы будем жить в большом доме, на последнем этаже. И папа купит себе 131-й «мирафиори». И я там буду ходить в школу.
Сальваторе поднял камень и начал перекидывать его из ладони в ладонь.
– И больше не вернешься?
– Нет.
– И не увидишь новую училку?
Я смотрел в землю.
– Нет.
Он вздохнул:
– Очень жаль… – И посмотрел на меня.
– Готов?
– Готов.
– Тогда бежим. И не останавливайся, что бы ни случилось. На счет «три».
– Раз, два, три! – И мы сорвались с места.
– Вон они! Вон они! – заорал Ремо, сидящий на ветке дерева.
Но Череп уже не смог бы ничего сделать: мы оказались быстрее. Мы подскочили к дереву вместе и в голос завопили:
– Логово, отпусти всех!
6
Мы проснулись, когда все вокруг было залито серым. Парило, было сыро, и лишь иногда порывы ветерка вклинивались в духоту. Ночью огромные нервные облака сгруппировались на горизонте и начали надвигаться на Акуа Траверсе.
Мы зачарованно наблюдали за ними. Мы уже забыли, что с неба может литься вода.
Мы сидели в амбаре. Я развалился на мешке с зерном, подложив под голову руки и разглядывая ос, сооружавших свое гнездо. Остальные сидели кружком у плуга. Сальваторе забрался в железное кресло трактора, положив ноги на штурвал.
