Мне надо было туда.
Я перенес тяжесть на одну ногу и почувствовал, как под ней закачался пол. В то время я весил тридцать пять килограммов. Почти как канистра с водой. Мелькнула мысль: если канистру с водой поставить в центр комнаты, потолок рухнет или нет? Лучше не пробовать.
Чтобы добраться до нужной двери, было бы надежнее передвигаться вдоль стены. Затаив дыхание, ступая, как балерина на пуантах, я двигался по периметру комнаты. Если бы потолок не выдержал, я бы свалился в конюшню, пролетев метра четыре. Достаточно, чтобы переломать себе кости.
Но этого не случилось.
В следующей комнате, большой, как кухня, пол отсутствовал совсем. Некое подобие мостика соединяло мою дверь с другой, на противоположной стене. Из шести подпорок, поддерживавших балки пола, сохранились только две. Другие представляли собой изъеденные жучками обломки.
Вдоль стен было не пройти. Мне оставался только этот мостик. Уцелевшие подпорки казались более или менее надежными.
Я замер, парализованный, на пороге. Обратного пути не было. Меня бы потом заели. А если спрыгнуть отсюда? Внезапно четыре метра, что отделяли меня от пола конюшни, не показались мне чрезмерными. И я мог бы сказать остальным, что было невозможно дойти до окна.
Порой рассудок играет с человеком дурные шутки.
Лет десять спустя мне довелось отправиться кататься на лыжах в Гран Сассо. День совсем не подходил для этого. Шел снег, стоял полярный холод, дул сильный ветер, леденивший уши, и был туман. Мне было девятнадцать, и я лишь однажды вставал на лыжи. Я был возбужден, и мне было наплевать на то, что все предупреждали об опасности. Я желал скатиться с горы – и все тут. Я уселся в кресло подъемника, закутанный, как эскимос, и поехал к вершине.
Ветер свирепствовал с такой силой, что двигатель подъемника автоматически отключался и включался только тогда, когда порывы ослабевали. Кресло продвигалось метров на десять, затем замирало минут на пятнадцать, затем еще метров сорок, и опять минут двадцать остановки. И так до бесконечности. До сумасшествия. Я видел, что, кроме меня, на подъемнике никого. Мало-помалу я перестал чувствовать ступни ног, уши, пальцы рук. Я пытался смести с себя нападавший снег – бесполезно, он летел, тихий и легкий, безостановочно. В какой-то момент я начал засыпать, сознание уходило, я собрался с силами и сказал себе, что, если засну, замерзну насмерть. Я стал кричать, звать на помощь. В ответ – только завывание ветра. Я посмотрел вниз. Я был точно над трассой. Я висел над ней в каких-то десяти метрах. Мне в голову пришла история о том, как один летчик во время войны выбросился из горящего самолета, и у него не раскрылся парашют, но он не погиб, упав в мягкий снег. Десять метров – не так высоко. Если спрыгну удачно, если не попаду на твердое, со мной ничего не случится, как ничего не случилось с летчиком. Неусыпленная часть моего сознания настойчиво повторяла: прыгай! прыгай! прыгай! Я поднял перекладину безопасности. И начал раскачиваться. К счастью, в этот момент кресло дернулось, я пришел в себя и опустил перекладину. Было очень высоко – как минимум я сломал бы ноги.
В этом доме я испытал то же самое. Хотелось спрыгнуть. Но тут я вспомнил, как читал в одной из книжек Сальваторе, что ящерицы могут взбираться по стенам, потому что умеют великолепно распределять собственный вес: на лапы, на брюшко и хвост, в отличие от людей, опирающихся только на ноги.
Вот что я должен сделать.
Я встал на четвереньки, затем лег на живот и пополз. Кругом падали обломки кирпичей и штукатурки. Легче, легче, легче, как ящерка, повторял я себе. Я чувствовал, как шатаются подпорки. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я добрался до нужной двери живым и здоровым.
Я открыл ее. Она была последней. На противоположной стене комнаты я увидел окно, выходившее во двор. Огромная ветка доставала почти до самой стены. Осталось немного. В этой комнате также обвалился пол, но только наполовину. Другая часть еще сопротивлялась. Я использовал уже проверенный метод: пробираться, прижимаясь к стене. Ниже в полумраке я рассмотрел комнату. Следы огня, вскрытые жестянки из-под помидоров и пакеты из-под макарон. Кто-то, судя по всему, недавно здесь побывал.
Я без приключений добрался до окна и выглянул во двор.
Это был маленький дворик, обнесенный полуразрушенной каменной стенкой, которую подпирали деревья. Было видно треснувшее бетонное корыто, ржавая стрела лебедки, кучи поросшего травой строительного мусора, газовый баллон и матрас.
Ветка, по которой я мог спуститься, была рядом, на расстоянии метра. Недалеко, однако, чтобы перебраться на нее, следовало прыгнуть. Она была толстой и изогнутой, как анаконда. Длиной около пяти метров. Она должна выдержать мой вес. По ней доберусь до ствола, а там найду, как спуститься на землю.
Я забрался на подоконник, перекрестился и прыгнул, вытянув вперед руки, как гиббон в амазонских джунглях. Я приземлился животом на ветку, попытался обхватить ее, но она оказалась очень толстой. Я задергал ногами в поисках опоры, но не нашел. И начал соскальзывать, пытаясь вцепиться в кору ногтями.
Спасение находилось прямо перед носом. Ветка потоньше торчала в десятке сантиметров.
Я собрался, сделал рывок и обхватил ветку обеими руками.
Ветка оказалась сухой. Она сломалась.
Я грохнулся прямо на спину. Остался лежать не двигаясь, с закрытыми глазами, уверенный, что сломал себе шею. Хотя боли не чувствовал. Я лежал, распростертый, замерев, сжимая в руках злополучную ветку, пытаясь понять, почему мне не больно. Может, я стал паралитиком, из тех, кто ничего не чувствует, даже если об их руку гасят сигарету или втыкают вилку в бедро.
Я открыл глаза. Некоторое время рассматривал гигантский зеленый зонт дубовой кроны, нависавшей надо мной. Солнце, сиявшее сквозь листву. Нужно попытаться поднять голову. Я ее поднял. Я выбросил дурацкую ветку. Потрогал руками землю. И понял, что лежу на чем-то мягком. Матрас.
Я вновь увидел себя падающим с дерева, летящим вниз и приземляющимся без ущерба для себя. Звук удара о землю был низким и гулким. Плотная земля так не звучит.
Я перекатился в сторону и обнаружил, что под листьями и ветками лежит лист волнистого зеленого прозрачного пластика. Засыпанный листьями явно затем, чтобы его не было видно. А сверху еще лежал матрас. Они-то и спасли меня. Спружинили, погасив падение.
Следовательно, под ними была пустота.
Это мог быть тайник. Или подземный ход, ведущий в пещеру, полную золота и драгоценных камней.
Я встал на четвереньки и сдвинул в сторону матрас и лист.
Лист был тяжелым, но мне удалось. Снизу вырвалась струя ужасной вони. Запахло дерьмом.
Я заколебался, прикрыл нос и рот рукой и сдвинул лист еще немного.
И оказался над ямой.
В ней было темно. Но чем больше я сдвигал лист, тем светлее там становилось. Стенки ямы были земляными, обтесанными лопатой. Корни дуба обрублены.
