– Я не собираюсь для вас наряжаться. Я хочу знать, в конце концов, каким образом вы и ваш дружок барон де Батц помогали мне в тюрьме, как вы потом нашли меня на набережной Сен-Луи и почему привезли именно сюда…
– Я? Я ничего не знал, дорогая. Я даже не подозревал, что барон так вами интересуется. Тюрьмой занялся я, это правда, но подтолкнул меня барон. По-видимому, он очень нуждается в вас. Впрочем, мы оба думали, что вы удерете из тюрьмы намного раньше. Как мы разыскали вас? Уходя в Тюильри, вы шепнули несколько слов вашему грязному мальчишке. Установив за ним наблюдение, нетрудно было найти и вас. Вы сами к нам пришли. Остальное, думается мне, вам понятно и без объяснений.
– Значит, вы сами никак к этому не причастны? – спросила я с надеждой.
– Дорогая, еще как причастен! – воскликнул он улыбаясь. – Как только я узнал, что мой друг барон интересуется вами, я тоже проявил подобный интерес. Ведь это естественно, не правда ли? Особенно если учесть предысторию наших с вами отношений. Именно я убедил барона поселить вас в моем доме. Вы должны быть довольны. Кроме того, вы же знаете, какое восхищение вы во мне вызываете.
Он снова насмехался, этот подлый торгаш! Я смотрела на него с нескрываемой неприязнью. Особенно раздражало меня то, что он был молод, красив и элегантен. Пожалуй, если бы он имел какие-то внешние недостатки, я бы меньше его ненавидела.
Он перехватил мой взгляд и, внезапно взяв мою руку в свою, крепко сжал, несмотря на то, что я пыталась сопротивляться.
– Вы чудесная маленькая женщина, Сюзанна. И очень странная. Казалось бы, у вас ничего нет и вам нечего быть гордой. И однако, вы ведете себя в высшей степени высокомерно и вызывающе. Почему, моя прелестная гордячка? В вас играет ваша аристократическая кровь?
– Вы снова несете какую-то чушь. И я была бы вам крайне признательна, если бы вы никогда – слышите ли, никогда! – не называли меня по имени.
Он усмехнулся, а его рука все так же продолжала гладить мою. Странно, но мне казалось, что от этого прикосновения в меня вливается жизненная энергия Клавьера и в то же время он меня еще больше раздражает. Рассердившись, я отняла свою руку.
Клавьер с минуту пристально смотрел на меня, потом вдруг повеселел и жестом пригласил меня к столу.
– Взгляните на глобус. Видите места, отмеченные красными точками? Это те места на земном шаре, откуда я получаю прибыль. Их много, этих точек. Смотрите на Вест-Индию. С островов Сан-Доминго и Мартиника я получаю мрамор и золото. Гваделупа дает прекраснейший сахарный тростник, кофе, какао, ваниль – все то, что в, Париже отсутствует и продается только богачам по баснословным ценам. Из Гвианы моя компания вывозит ценные породы дерева – как раз недавно из Кайенны вышел мой корабль… Видите, как много всего можно вывезти из так называемых бедных французских колоний. А взамен мои люди ловят в Гвинее негров и продают их вест-индским плантаторам.
– Рабство в колониях отменено.
– Сердце мое, разве что-либо можно отменить бумажкой? Разве блеск золота можно затмить чернильной кляксой?
Он указал мне на глобусе Париж и Лондон.
– Видите? Здесь находятся мои банки. Я не делаю секрета из того, что львиная доля моего состояния хранится в Англии. Это спокойная, цивилизованная страна, в которой не случается восстаний. Там можно спокойно хранить свои деньги. Но и Франция имеет свою прелесть. Дело в том, что в спокойных странах нужно потратить уйму усилий, чтобы заработать миллион. А в странах, подобных Франции, где гремят революционные бури, миллион сколачивается за один день.
– Да, с помощью спекуляций и обмана, – съязвила я. Он и глазом не моргнул.
– А кто вам сказал, что мир не хочет быть одураченным? Я делаю деньги, моя дорогая, чтобы быть независимым и чтобы иметь власть. Да и для того, чтобы меня любили красивые женщины.
– Зачем вы мне говорите все это? – не выдержала я. – Я и так знала, что вы баснословно богаты. И я не думала, что вы способны так глупо хвастаться…
– Ангел мой, я вовсе не хвастаюсь. Я все пытаюсь понять, неужели мой рассказ о богатствах не произвел на вас никакого впечатления?
Я покачала головой.
– Произвел. Но не большее, чем если бы я узнала, что такие богатства есть и на Луне. Может быть, вы думали, что я брошусь вам на шею? Только не отпирайтесь, ради Бога! Я давно знаю, что вы хотите получить меня, уж не знаю почему, но хотите; я же хочу вам повторить, что никогда не получите… Вот в чем была ваша главная ошибка, господин Богач, когда вы заключали то глупое пари…
– Ошибка? Вы хотите сказать, что готовы обречь своих детей на голодную смерть, но не дать мне выиграть?
Я подняла на него глаза, и мой голос прозвучал серьезно:
– Если мои дети будут голодать и только от вас будет зависеть их спасение, вы выиграете. Но не меня, а только мое отчаяние. Хотя я надеюсь, что до этого не дойдет.
Я вдруг заметила, что он смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
– Черт возьми, сударыня, я предполагал, что, кроме гордости и еще кое-чего ниже талии, у вас ничего нет, а у вас, оказывается, есть даже голова на плечах!
Я не знала, сердиться мне или посчитать это шуткой, но потом сама заметила, что невольно улыбаюсь.
– Ваше открытие, безусловно, весьма лестно для меня, сударь, хотя вы могли бы высказать его в более приличной форме.
– Благодарю вас. Пожалуй, это первая похвала, которую я услышал от вас. Следует ли мне считать это победой?
– Не обольщайтесь. В наших отношениях ничего не изменилось. Не думаю, что это вас огорчит. Ваши мысли целиком заняты золотом и планами дальнейшего обогащения.
– И все же меня огорчает, – вкрадчиво проговорил он, поднося мою руку к губам, – меня очень огорчает, что вы так плохо обо мне думаете.
Удивленная, я вскинула голову. В голосе Клавьера не было ни издевательства, ни даже насмешки. Он прозвучал мягко, вкрадчиво, я уловила даже нотки волнения… Святой Боже, что происходит с этим спекулянтом? Уж не расставляет ли он мне новую ловушку? Я очень опасалась, что это так, и решила держаться настороже.
Что-то в его глазах было такое, что позволило мне дать поцеловать свою руку. Правда, я сразу же потом ее отняла, но теперь Клавьер пробудил во мне больший интерес к своей особе.
– Оставим это, – сказала я, желая покончить с этим замешательством, – мне пора уходить.
Я быстро пошла к двери и тут – впервые за время моего пребывания в конторе – заметила висящий на стене большой портрет в тяжелой золоченой раме. На портрете была изображена молодая женщина в белом утреннем платье и шляпе с белыми перьями. Лицо ее было задумчиво, из-под шляпы выбивалась прядь русых волос. Овал лица безупречен, взгляд – мечтательный и одухотворенный… Я бы не назвала ее красивой, но в ней было что-то воздушное, пленительное, неземное.
