– Ну, вероятно, в какой-то бакалейной лавке.
– Да нет же, не смейте смеяться! Восемнадцать лет назад у меня был любовник, герцог дю Трамбле, который изменил мне с какой-то юной аптекаршей, совершеннейшей дурочкой. Я была молода и очень красива, я решила выследить его и порвать с ним. Мне нужен был повод. И вот однажды, приехав в тот аптекарский дом, где у герцога происходили свидания, я увидела…
– Кажется, я читал подобное в каком-то романе.
– Я говорю правду. Я увидела, как моего драгоценного герцога без всякого почтения к его титулу отчаянно тузит и бьет какой-то юноша – высокий, сильный, лет семнадцати. Да еще и блондин… Вы представляете? Оказывается, он тоже был увлечен глупенькой аптекаршей и не желал делить ее даже с герцогом.
– Моя милая Фло, и как же вы поступили?
– Я подождала, пока юный блондин хорошенько поколотит герцога, а потом, когда явилась полиция, взяла его е свою карету. Не скрою, меня разбирал смех. Юноша выглядел в этой драке намного лучше, чем мой герцог… Мальчишка назвал себя Рене Клавьером и хвастливо сообщил, что однажды уже сидел под арестом за ножевую драку с одним из своих одноклассников-аристократов. Подобное безрассудство меня удивило. В мальчишке чувствовалась какая-то необузданность, непредсказуемость… Кроме того, он был так хорош, этот юный дьявол, и так силен, что у меня при взгляде на его руки возникла шальная мысль, что в его объятиях я почувствую себя совсем недурно… Я стала его учительницей, кузен.
– Заставив позабыть об аптекарше?
– О-о, в два счета! Я была куда более привлекательна. А он все схватывал на лету… К сожалению, потом случилась та катастрофа, и мы расстались на долгие годы. Но мой мальчик вернулся ко мне. Муж заставил меня уехать в провинцию, но мы все равно виделись. А последний год был просто годом счастья. Мы почти не расставались…
У меня перед глазами словно вспыхнула молния. Не расставались! Последний год? Да что же она такое городит?
Не в силах слушать дальше и чувствуя, как разом рассыпается на мелкие кусочки все то, чем я раньше жила, я бросилась вверх по лестнице, подальше от этого низкого страстного голоса, принадлежащего женщине, которая знала Клавьера почти всю жизнь, в то время как я стала узнавать его лишь несколько месяцев назад. Задыхаясь и вытянув руки вперед, как слепая, я почти на ощупь разыскала дверь своей комнаты. Было темно, я ничего не могла разглядеть. В ночном мраке смутно белел полог кровати. Я упала на холодные покрывала, зарылась лицом в подушку и замерла, ощущая, как лед подступает к сердцу. Сейчас я была слишком оглуплена услышанным, чтобы что-то понять и обдумать.
Какое-то время я пролежала неподвижно, ничего не видя и не слыша, без единой мысли в голове. Мало-помалу ко мне возвращались чувства. Я слышала, как тихо потрескивает фитиль в старом-престаром светильнике. Потом сквозь тишину в моих ушах снова прозвучал бархатный голос Флоры де Кризанж, ее дразнящий смех, и я окончательно осознала все услышанное, до малейшей подробности. Боль на мгновение исчезла, и я могла задуматься.
Нужно достать то письмо, которое Рене якобы переслал ей из Люксембургской тюрьмы; нужно непременно его достать и прочесть. Что он ей писал? Был ли его тон таким же, как в разговорах со мной? Как он называл ее, что вспоминал, и правда ли то, что с этой негодной женщиной он встречался целый год, не говоря мне ни слова?
От ярости я до боли прикусила кожу ладони зубами. Меня захлестнуло страшное чувство отчаяния и гнева, такое мощное, что я не могла с ним совладать. Его посадили в тюрьму, он через лакея запретил мне вести какие-либо хлопоты за него, он даже мысли не допускал, что я волнуюсь из-за него! А Флора де Кризанж знала о нем все до подробностей, часами стояла у его тюрьмы, он писал ей письма и даже отговаривал ее от самоубийства! Не было ли это доказательством его любви и страсти?
Он лжец, как и все мужчины, лжец и предатель! Я, я даже помыслить не могла, когда он так настойчиво ухаживал за мной, что он встречается с другой женщиной! Как для Анри, как для Франсуа я была для него лишь желанной целью, которую он хотел заполучить. Никто не любил меня ради меня самой, и Рене не исключение. Ну и прекрасно… я обойдусь без такого рода любви. Когда-то, расставшись с Франсуа, я уже давала себе такое обещание. Но в мою жизнь вошел Рене Клавьер, мне показалось, что я воскресла и снова обрела надежду. А он только забавлялся этим, и вся игра шла не всерьез.
Я была глупа, и снова наказана за это. Надо быть удивительной дурой, чтобы поверить Клавьеру, поверить настолько, что самой в него влюбиться. Для меня даже стала безразлична разница в нашем происхождении, я предпочла обо всем забыть, я доверяла ему, как никому другому.
И я все равно люблю его.
Даже сейчас воспоминание о тех редких встречах заставляло таять лед в груди, и невольная чувственная теплота разливалась по телу. Голос Рене всегда звучал так искренне… Никто никогда не проявлял обо мне большей заботы. И он ничего от меня не требовал. Он ждал, пока я приду в себя и обрету спокойствие. Нет, такое поведение не может быть лживым, иначе ничто на свете не достойно моего доверия.
Значит, лгала Флора де Кризанж?
О, эта женщина! Я ненавидела ее уже за то, что она так хорошо много лет знала Рене, в то время как для меня он оставался загадкой. Ему было семнадцать, когда они познакомились. А ей? Двадцать два? Да она старуха для него! И, однако, эта старуха так хорошо разбирается во всех обстоятельствах его судьбы. Она упоминала даже о какой-то катастрофе. Я понятия не имела, что это означает.
Надо во что бы то ни стало заполучить письмо Рене, пусть даже для этого мне придется обыскать комнату графини де Кризанж…
Я долго сидела в темноте, слушая, как шелестят под ветром кроны вековых дубов, и самые противоречивые мысли теснились у меня в голове. Я то вспыхивала от гнева, то успокаивалась, отчаяние и ревность терзали меня одновременно. И несмотря на то, что я чувствовала, я не могла избавиться от мысли, что Рене все-таки частично предал меня, лгал мне, и в порыве ревности я склонна была полагать, что подобный поступок заслуживает наказания или мести – это уж как посмотреть.
3
С тех пор как на западе Франции вспыхнул мятеж, триста тысяч восставших против Республики крестьян не знали поражений. Эта темная, неорганизованная, дикая масса людей, знающая лишь серп и вилы, одерживала победу за победой и гнала прочь синие отряды регулярной армии, била парижские батальоны санкюлотов и брала город за городом. У вандейцев не было ни артиллерии, ни оружия, ни даже лошадей, и тем не менее над такими важными пунктами, как Шоле, Фонтенэ-ле-Конт и Шантене, уже несколько месяцев развевалось белое королевское знамя. Высший военный совет католической армии провозгласил сына Марии Антуанетты, семилетнего дофина Шарля Луи, Людовиком XVII, королем Франции.
9 июня сорок тысяч вандейцев после ожесточенного штурма овладели Сомюром, где располагался республиканский штаб, и обратили в бегство республиканских генералов Росена, Парена и Россиньоля. Через несколько дней пал Анже, столица герцогства. Республиканцу Вестерману удалось на время выбить вандейцев из Шатийона, но через несколько дней этот город снова оказался в руках белых, а полупьяный сонный Вестерман едва успел спастись бегством.
