Затем он прибавил очень тихо, будто говорил сам с собой:
— Полковник Джеймсон — хороший солдат, но он близкий друг генерала Арнольда и многим ему обязан.
Прибыв на пост, они застали там какую-то суматоху, а полковника Джеймсона нашли во дворе вместе с двумя другими офицерами. Скиннеров не было и следа, как и их пленника. Однако им не замедлили сообщить, что те уже побывали здесь и что подозрения полковника Толмеджа вполне сбылись: возмущенный тем, что он расценил как постыдный заговор, направленный против его дорогого друга генерала Арнольда, полковник Джеймсон не придумал ничего лучшего, как отправить пленного в Уэст-Пойнт под охраной офицера, лейтенанта Аллена, с несколькими солдатами.
Толмедж тотчас же бросился в наступление.
Голос его был спокоен и ровен, но каждое слово точно попадало в цель.
— Полковник Джеймсон, если вы не хотите отвечать за государственную измену перед генералом Вашингтоном и Конгрессом Соединенных Штатов, то должны немедленно отрядить погоню за Алленом и возвратить сюда пленного, который служит при штабе лорда Клинтона.
Джеймсон удивленно взглянул на полковника Толмеджа.
— Откуда вы это взяли, Толмедж? Это некий Джон Андерсон; у него есть пропуск, подписанный генералом Арнольдом, и бумаги, указывающие на то, что он наш секретный агент.
— Он не наш секретный агент, а Арнольд — предатель! Спросите этих людей, выполняющих задание генерала Вашингтона.
Двумя часами позже, среди ночи, маленький отряд лейтенанта Аллена возвратился в Норткастль.
Увидев пленника, усталого и явно удрученного новым ударом судьбы, выпавшим на его долю как раз тогда, когда он уже мог почти считать себя свободным, Толмедж повернулся к Жилю.
— Вы были правы, этот человек — английский офицер, это сразу видно по его манерам.
С меланхолической улыбкой англичанин пожал плечами.
— Нет смысла более скрывать это! Я — майор Джон Андре из армии Великобритании и выполняю поручение генерала лорда Клинтона…
Когда английского майора увели к полковнику Джеймсону, Жиль задал Толмеджу мучивший его вопрос:
— Что его ожидает?
— То же, что и всех шпионов. Если бы его взяли в мундире, то обращались бы с ним как с военнопленным, а это значит, что в самом худшем случае его бы расстреляли, а так он будет повешен! Гражданская одежда принесет ему смерть.
— Но он вовсе не шпион! Он прибыл на переговоры с Арнольдом по вызову самого генерала и тогда на нем был мундир, я могу поклясться в этом! Только обстоятельства вынудили его переодеться в гражданскую одежду.
Даже под угрозой смерти Жиль не смог бы объяснить, что заставило его стать на защиту англичанина. Конечно, тут повлияло его стремление к справедливости и чувство чести, но также и инстинктивная приязнь к майору, которому он не мог противиться. Жилю очень нравился англичанин, такой обаятельный и не намного старше его самого. Он бы хотел стать ему другом. Да и англичанин выразил ему свою симпатию, когда по-дружески кивнул и приветливо помахал рукой, завидев в Норткастле.
— Что ж! — ответил Толмедж, пожав плечами. — Вы всегда можете засвидетельствовать это в трибунале, когда его будут судить.
Посадив пленного под замок, офицеры стали решать, что им следует делать, и пришли к заключению, что необходимо срочно доложить обо всем Вашингтону. Но где искать главнокомандующего? Находится ли он все еще в Хартфорде, где встречался с Рошамбо и Тернеем, или уже отправился, как и намеревался, в Уэст-Пойнт?
— Единственно правильное решение, — заявил Толмедж, — это послать гонцов в оба места.
Удрученный взгляд Джеймсона обратился на Жиля и Тима.
— Вашингтон знает вас обоих. Можете ли вы взять на себя выполнение этого поручения? Один из вас отправится в Хартфорд с моим письмом, другой — в Уэст-Пойнт с этими проклятыми бумагами. Я дам вам лошадей, чтобы вы выехали на рассвете.
— Мы в вашем распоряжении, полковник, — в один голос ответили Жиль и Тим.
Едва лишь забрезжил рассвет. Жиль и Тим верхом выехали из норткастльских ворот, весело распрощались и поскакали в разные стороны.
Тим отправился на северо-восток, где находился Хартфорд, а Жиль пришпорил коня, чтобы вновь выбраться на их прежнюю дорогу, но уже в обратном направлении — на Кингс-Ферри и Уэст-Пойнт. Именно он вез доказательства измены генерала Арнольда. Кроме того, он вез письмо, которое майор Андре попросил передать генералу Вашингтону. В письме майор честно признавался во всем, что совершил, но при этом добавлял следующее:
«Хотя я и нахожусь в незавидном положении, я не совершил ничего бесчестного, ничего, в чем мог бы себя упрекнуть. Моей единственной целью было служение моему королю. К обману я прибег совершенно сознательно. Прошу позволения написать открытое письмо сэру Генри Клинтону и другое — одному из моих друзей, чтобы мне прислали одежду и белье. Беру на себя смелость напомнить вам о положении многих лиц в Чарльстоне, которые были взяты нами под арест и отпущены под честное слово, однако затем вступили в заговор против Британии и ее короля. Быть может, вы сочтете возможным обменять их на меня. Я пишу эти строки не только потому, что верю в ваше великодушие, нет, уважение к вашему высокому положению также побуждает меня докучать вам. Остаюсь и проч.»
Вручая письмо Жилю, англичанин настоял на том, чтобы тот прочел его.
— Раз уж вы пользуетесь доверием генерала, не могли бы вы, сударь, сказать ему все, что знаете об этом злосчастном деле, и…
— Выступить в защиту честного человека?
Положитесь на меня, майор! Я не могу обещать вам многого, но сделаю все, что в моих силах, чтобы на вас не легла ответственность за вину другого.
Прижавшись к шее несшегося, как ветер, коня, Жиль чувствовал, будто у него за спиной вырастают крылья. Давно уже не испытывал он такого внутреннего удовлетворения: ему и Тиму удалось все же, несмотря на все препятствия, преградить дорогу предательству и спасти инсургентов; притом он скоро встретится с человеком, которым восхищался более всего на свете. Наконец, он надеялся спасти жизнь молодому англичанину, попавшему в подлую ловушку, которому угрожала самая унизительная смерть.
Сама мысль о том, что ему придется увидеть майора Андре на виселице, была ему отвратительна: это было бы одновременно нелепостью, несправедливостью и, как ему казалось, объяснялось присущим американцам недостатком вкуса.
Наконец, он впервые за долгое время надел американский мундир: Толмедж снабдил его полным комплектом формы кавалериста. Он задрожал от радости, когда надевал белые панталоны, сапоги и черный мундир с позолоченными пуговицами, подобный тем, что носили солдаты Конгресса от последнего рекрута и вплоть до самого Вашингтона. Когда же в дополнение ко всему он надел треуголку с черной кокардой, ему показалось, будто с помощью нескольких локтей сукна и кожи он получил некое новое крещение от имени огромной страны, которая с каждым днем привязывала его к себе все больше. Пусть только придет победа и украсит его плечи эполетами офицера, тогда он сможет смело постучать в двери монастыря в Эннебоне, забрать оттуда Жюдит и возвратиться вместе с ней в Америку, чтобы положить начало новой ветви рода де Турнеминов…
