От сердца чуть-чуть отлегло, и я вздохнула.
Вдруг в коридоре возникло оживление. По грязному линолеуму чуть ли не
вприпрыжку бежала неприветливая старуха из регистратуры.
– Сюда, сюда, голубчик, – пела она
сладким голосом, – вам в этот кабинетик, тут сама Аделаида Петровна принимает.
– За регистраторшей, улыбаясь, вышагивал мой сын Аркадий.
Кешку не потеряешь ни в одной толпе – рост сто
девяносто пять. Но что он сделал с бабкой, отчего она светится вся,
подпрыгивает и чуть ли не поет от счастья?
Не обращая на меня внимания, сын шагнул в
кабинет. Минут через пять дверь снова отворилась, и в коридор выплыла доктор.
Высокая, холеная, лет пятидесяти пяти. В ушах и на пальцах приятно мерцали
бриллианты. Онкологиня обвела накрашенным глазом присмиревших больных,
сфокусировалась на мне и тоже сладко запела:
– Дарья Ивановна, прошу.
Через секунду я стояла в большом кабинете.
Аделаида Петровна – так отрекомендовалась дама – тщательно вымыла руки и
приступила к осмотру. Потом сообщила:
– Ну, дорогие мои, скорей всего
волноваться нечего. Процентов девяносто за то, что на плечике у нас липома, то
есть такой миленький жировичок, абсолютная ерунда. Но раз вы здесь, следует
сделать пункцию.
– Но доктор Шаранко… – начала я.
– Не надо, не надо, – замахала руками
Аделаида Петровна. – Забудем мадам Шаранко, как страшный сон. Если что, ходить
станете только ко мне. А теперь в пятый кабинет.
Мы вышли в коридор и сели у дверей.
– Какая милая женщина, – радостно сказала
я. Кешка хмыкнул.
– Почему меня сразу к ней не направили, а
послали к этой ужасной Шаранко? Кешка захихикал.
– Ну, мать, ты даешь. Разве можно так
разум терять? Поделился с ними частью коллекции.
– Какой коллекции? – оторопела я.
– Портретов американских президентов,
знаешь, на таких зеленых бумажках!
– Но ведь онкологических больных лечат
бесплатно!
Кешка вздохнул.
– Сходила к Шаранко бесплатно.
Понравилось?
– Нет.
– Ну, так молчи, денег, что ли, нет?
Деньги у нас как раз есть, причем немалые. Получили мы их весьма необычным
образом. Корни истории уходят в конец семидесятых годов, когда я однажды под
Новый год задержалась на работе. Преподавала тогда французский язык и
техническом вузе, бегала по частным урокам и вечно пыталась связать концы с
концами. Но они упорно развязывались. Наши лаборантка Наташа, плача, рассказала
мне, что развелась с мужем, ушла из дома и спит теперь на кафедре. Я пожалела
дурочку и позвала к себе. Несколько лет мы радостно прожили вместе, воспитывая
двух моих детей: четырнадцатилетнего Аркадия и годовалую Маню. Но потом вдруг
приключилась невероятная история. Наташка неожиданно вышла замуж за француза и
укатила во Францию. Теперь ее следовало величать госпожа баронесса Макмайер.
Нечего и говорить, что я вместе с детьми и молодой невесткой получила
предложение приехать в гости.
Не успели мы очутиться в столице моды, как
события посыпались, словно из рога изобилия. Жана Макмайера, супруга Наташки,
убили. В руки вдовы попало немалое состояние; трехэтажный дом в предместье
Парижа, коллекция картин, хорошо налаженный бизнес. Поколебавшись, члены семьи
решили сначала стать эмигрантами, но тут вышел новый закон, разрешающий двойное
гражданство. Теперь живем на два дома, вернее, на две страны: полгода в Москве,
полгода в Париже. Вместе с нами катаются туда-сюда дети и. домашние животные. И
тех, и других у нас много. Аркадий – счастливый отец двух очаровательных
близнецов: Ани и Вани. Тринадцатилетняя Маша хочет стать ветеринаром и рисует
жуткие, но почему-то пользующиеся спросом картины.
Живем мы в собственном двухэтажном доме возле
Кольцевой дороги. Вместе с нами обитают пять собак: питбуль Банди, ротвейлер
Снап, английский мопс Хуч, йоркширский терьер Жюли и пудель Черри. Начиналась
коллекция псов с пита и ротвейлера. Их купили для охраны. Но, увы, ничего не
вышло. И Банди, и Снап самозабвенные обжоры. Пасти страшных охранников вечно
заняты какой-нибудь вкуснятиной. Поэтому любой, предлагаю-
Щий лакомство, автоматически становится
другом, а едят они все, особо не кривляясь: сыр, творог, яйца, печенье, суп,
оладьи, чипсы, соленые огурцы и орехи. Человека, первый раз пришедшего в дом,
псы встречают, отчаянно крутя хвостами и заглядывая в руки. Им и в голову не
придет залаять или оскалить зубы.
Йоркширскую терьершу Жюли привезла с собой в
дом няня Серафима Ивановна, нанятая для близнецов. Пуделиху Черри в
пятимесячном возрасте оставил на недельку близкий приятель, уезжавший в
командировку. С тех пор прошло пять Лет, а он так и не вспомнил про собачку.
Хуч… Появление Хуча – особая история, о ней в другой раз.
– Мать, – засопел в ухо Аркадий, – ты
что?
– Ничего, просто задумалась.
Кешка посмотрел на меня с жалостью. Потом
вздохнул и пошел в процедурный кабинет. Через минуту выглянула медсестра.
Очевидно, она не привыкла улыбаться, потому что губы растянула до ушей, но в
глазах сохранила холод Арктики.
– Васильева! – крикнула девушка. Я
поглядела на притихшую Катюшу.
– Пойдемте.
– Меня не звали, – вздохнула женщина.
– Ладно, пошли, сами же говорили, что
входят по двое.
Мы вдвинулись в довольно большое помещение с
огромными окнами. Посередине комнаты стояла ширма, делящая кабинет на две
части. В первой находилась кушетка, на которую было велено ложиться Катюше. Во
вторую проводили меня и усадили на стул. Медсестра погремела какими-то
железками в лотке и недовольно пробормотала:
– Опять унесли.
Потом вздохнула и объявила:
– Вы тут подождите обе, я скоро.
Шаркая тапками, она вышла в коридор. Мы с
Катюшей молчали: она на кушетке, я на стуле. Болтать не хотелось, да и ситуация
не располагала. В дырочку между складными частями ширмы было хорошо видно Катю,
ее бледное лицо и аккуратный кудрявый паричок.
Вдруг дверь распахнулась, в кабинет вошла
другая медсестра. Высокого роста, лицо закрыто хирургической маской, довольно
крупное тело затянуто в чуть тесноватый халат, на ногах не тапочки, а ботинки.
В руках женщина держала большую бутылку. Не говоря ни слова, вошедшая вставила
принесенный сосуд в штатив, ухватила Катю за руку и воткнула иголку.
Больная ойкнула и спросила:
– Вы новенькая? А где Гадя? Мне всегда
она химию колет.
Медсестра молча наладила капельницу и почти
убежала из кабинета. Что-то было в ней странное.
– Какие они здесь все нелюбезные! –
крикнула я.
