Дело было поздней осенью. Места для парковки
вблизи парикмахерской сын не нашел. Ему пришлось пройти довольно далеко пешком.
Ботинки промокли.
Сев перед педикюршей на стул, Кеша стащил
туфли, носки и стал повествовать о приключившейся беде. Леночка брезгливо
глянула на его лапы и процедила:
– Ноги следует мыть хотя бы два раза в
год. Изумленный Кеша перевел взгляд на свои ступни и увидел, что они абсолютно черные.
Выглядели они жутко, и впрямь можно было решить, что их владелец никогда не
видел душа. Парень сразу понял, что новые носки полиняли в намокших ботинках,
но Леночка, недовольно сморщив хорошенький носик, налила в ванночку побольше
жидкого мыла и ехидно осведомилась:
– Блох нет?
Такого унижения Аркашка никогда еще не
испытывал.
Девочка притащила носки и туфли. Я со вздохом
принялась разглядывать покупки. Может, ребенок – дальтоник? Туфли оказались не
кожаными, а виниловыми, угнетал цвет – пожарно-красный. Носочки же приятного,
успокающего оттенка молодой зелени. Но делать нечего. Нацепила обновки и
почувствовала себя гусем лапчатым. Ладно, не стоит расстраиваться, главное, что
теперь смогу идти по мокрой дороге, не боясь промочить ноги.
Дорога к супермаркету вилась между совершенно
одинаковыми трехэтажными домами. Помнится, Дима говорил, что в них переселили
обитателей бараков. Седьмой номер стоял предпоследним. Интересно, сохранился в
доме кто-нибудь из жильцов? Вдруг вспомнят молодую незамужнюю беременную
женщину, у которой почему-то никто не родился? Это только виновнице
преступления кажется, что хорошо упрятала концы в воду, а соседи все отлично
видят.
Часы показывали ровно полдень. Я поглядела на
пустые сумки. Ну и черт с ними, даже интересно, как поведет себя Виолетта, если
приду с продуктами попозже.
Глава 19
Седьмой дом внутри ничем не отличался от
барака. Длинный коридор, куда выходили двери всех комнат, в конце гигантская
общая кухня, рядом ванная и два туалета. Ясненько, строить отдельные квартиры
дорого, вот и возвели наспех опять барак, только не деревянный, а каменный.
На кухне стояло несколько газовых плит. Возле
длинного стола две женщины разводили квас. Явно ничем не помогут – слишком
молодые, но все же спросила:
– Девушки, из старых жильцов кто остался?
– Зачем вам?
– Я из муниципалитета, проверяем списки
очередников.
Тетки призадумались.
– На втором этаже – баба Рая, а на
третьем – дядя Семен, остальные кто поумирал, кто съехал.
По выщербленным ступенькам полезла выше.
Убожество давило на нервы. Стены исписаны надписями “Спартак” – чемпион”,
“ЦСКА” – кони”.
Стекло выбито, и пол перед подоконником усеян
окурками. Очевидно, местные дамы выгоняют сюда супругов покурить.
Баба Рая оказалась тучной, неопрятной
старухой, одетой, несмотря на жару, в теплый байковый халатик. Седая сальная
косичка мышиным хвостиком спускалась по жирной спине.
На ногах бабка носила плотные чулки и высокие
ботинки. Как только не расплавится!
Переступив порог ее комнаты, я словно
оказалась в конце пятидесятых годов. Большая железная кровать с “шишечками” на
спинке, круглый обеденный стол, покрытый красной плюшевой скатертью. В углу
допотопный “Рубин” на паучьих ножках. Экран стыдливо прикрыт от света вязаной
салфеточкой.
Тут же холодильник “Бирюса”. Апофеоз
благополучия – огромный ковер на стене.
– Чего тебе, – прошамкала бабуся, –
сахару одолжить?
– Нет, нет, я из муниципалитета.
– А, – протянула бабка, – то-то не могу
вспомнить, в какой квартире живешь. Зачем я властям понадобилась?
– Проверяем списки коренных жильцов. Вы
давно тут прописаны?
– И не вспомнить, – махнула рукой
старуха, – зажилась совсем, на тот свет пора. Сначала в бараке на рынке
мыкалась, потом эту фатеру дали. Все говорили: временно, скоро переселим! Так
обманули! Кто похитрей, давно уехали, а я сижу тут, словно таракан, ни помыться
по-человечески, ни сготовить.
– У меня одна семья есть в списке –
Павловские. Только что-то не найду никак.
– Какие такие Павловские? – удивилась
бабулька. – Не помню.
– Вот написано – Альберт Владимирович и
Виолетта Сергеевна.
– И, милая, – рассмеялась баба Рая, –
какого года у тебя списочки? Небось при царе Горохе составляли. Нет их тут
давно, сто лет как съехали. Только почему Павловские? Вилка Никитиной была.
Сообразив, что таким странным именем старуха
обзывает Виолетту, я спросила:
– Как Никитина?
– Да просто. Вилкина мать, Клава, на
чулочной фабрике работала, а отец, Ванька, – токарем на заводе. Клавка, право
слово, ненормальная была. Придет с работы, на диван плюхнется и давай книжки
читать. Где только брала такие – одна любовь, еще до революции напечатаны. Щи
не варены, белье не стирано – на все плевать! Ванька, бедняга, и в магазин, и к
плите. Другой бы плюнул да ушел. Клавке все завидовали. Не мужик, а золото. Не
пьет, не курит, деньги все в семью. Только той все без разницы было. И
девчонку-то не по-человечески назвала, в книжке вычитала. Ее имечко никто и
выговорить не мог – Вилкой кликали.
Когда Виолетте Никитиной исполнилось
пятнадцать, романтически настроенная мамаша выкинула фортель. Влюбилась в
командированного из Ленинграда инженера и, бросив семью, укатила с ним в город
на Неве. Несчастный, разом постаревший Иван остался с девочкой. Мужчина как-то
сник и через год умер. “От тоски зачах”, – резюмировала баба Рая. Клавка больше
не появлялась и судьбой ребенка не интересовалась.
Виолетта выросла совершенно другой, непохожей
на безалаберную мать. Девчонке страшно хотелось вылезти из нищеты, уехать из
гадкого барака в собственную квартиру. Она усиленно искала жениха. И, очевидно,
обладала прозорливостью, потому что отвергла нескольких перспективных ухажеров
и вышла замуж за небогатого, но подающего надежды Алика.
– Такая расчетливая, – вспоминала бабка,
– а красавица была! Мужики хвостом бегали, только ей наши заводские не
подходили, рылом не вышли.
Однажды Виолетта явилась домой к полуночи. По
меркам барака – почти ночью. Баба Рая, маявшаяся бессонницей, услышала шум на
кухне и выглянула поглядеть. Виолетта жадно ела холодную гречку, видно было,
что сильно проголодалась.
– Смотри, девка, аккуратней, –
предостерегла женщина, – нагуляешь, потом всю жизнь воспитывать.
– Что я, дура нищету плодить? –
отмахнулась девчонка. – Нет уж, выйду замуж за того, кто сумеет обеспечить,
тогда и о детях подумаю.
