– Чем тебе Антон плох? – удивилась
старуха. Последние месяцы за Виолеттой ухаживал выгодный жених. Сын генерала,
студент, да еще и красавец. Любая из барачных невест кинулась бы за таким,
роняя тапки. Любая, но не Вилка.
– Хорош-то, хорош, – пояснила она бабке,
-
Только маменькин сынок. Что прикажут, то и
делает. Ни самолюбия, ни упорства. Ничего нет. Одна радость, что папа генерал.
Нет, мне такой не нужен.
– Ну, ну, – сказала баба Рая, – поглядим,
что за сокровище отроешь.
Ждать пришлось недолго. Через полгода в бараке
появился Алик. Молодой муж совершенно разочаровал соседей. Маленького роста,
щупленький, к тому же не имел ни московской прописки, ни богатых родителей.
– Наша-то королева брильянт откопала, –
хихикали сплетницы, – ни рожи, ни кожи, ни денег.
Но злорадствовали они недолго. Скоро всем
стало понятно, что Алик далеко пойдет. Парень блестяще закончил институт и
подался в ученые, сел писать диссертацию. Вилка бегала как ненормальная,
зарабатывая деньги на пропитание уколами.
Однажды баба Рая не удержалась и поддела
девчонку:
– Муженек-то не спешит на работу! Та
хмыкнула:
– Ничего, пусть учится. Время
разбрасывать камни. Потом собирать станем.
И оказалась права. На глазах обитателей
деревянного барака Алик превратился в кандидата наук. Первую выгоду от этого
звания соседи поняли, когда их стали переселять в каменный дом. С бесплатными
квадратными метрами в Москве всегда было плохо, а в конце пятидесятых – в
особенности. Поэтому комнаты давали неохотно – мужа, жену и ребенка селили на
восемнадцати метрах. Два жилых помещения светили только тем, у кого были
разнополые дети. Вилка же, к общему изумлению, получила три комнаты. Алик, как
кандидат наук, имел право на двадцать дополнительных метров.
Соседи начали уважительно величать молодого
мужчину Альбертом Владимировичем.
Вилке завидовали – слишком уж ее мужик
отличался от других: не пил, не курил, не ругался матом. Летом никогда не
садился с доминошниками или картежниками. Неожиданно Вилка устроилась на работу
в ведомственную поликлинику Генерального штаба, ее иногда привозили с работы на
черной “Волге”. Местные бабки стали звать девушку Виолеттой Сергевной.
За детьми ходила нянька, молодая краснощекая
девица, вывезенная откуда-то из деревни, что тоже казалось странным жителям
подъезда.
– Говорить даже не умела как следует, –
вздохнула баба Рая, – унитаз первый раз в жизни увидела, до этого по нужде в
хлев ходила. И что с ней стало через год – пальто с чернобуркой, ботинки,
беретка. Москвичка! Даже сопли перестала кулаком вытирать – платочком кружевным
обзавелась. Только я все равно знаю, что она поблядушка.
– Почему вдруг так? – вяло поддержала я
разговор, думая, что домработница Павловских мне ни к чему.
– Сама посуди, – усмехнулась бабка. –
Аккурат весной, в 59-м году у нас поминки случились. Жуткий случай произошел,
вот я и запомнила. Нинка из двенадцатой комнаты из магазина возвращалась. Ее
мальчишки-погодки пяти и шести лет увидели мать и побежали через дорогу. А тут
откуда ни возьмись – самосвал. Их на глазах у Нинки и убило. Тринадцатое марта
было, чертово число. Пятнадцатого хоронили. Народу набежало, уйма! Все плакали,
просто убивались, очень жаль было детишек. Пришла и нянька. Я еще обратила
внимание, что девчонка то бледнела, то краснела и ушла рано. Виолетте в тот
день не моглось, подцепила грипп, а Алика не было в Москве уже почти год. Он
уехал по контракту на работу в Заполярье, зарабатывать деньги на кооператив.
Поминки отшумели к ночи. Баба Рая, в те годы
еще молодая и крепкая женщина, хорошо поддала. Часа в четыре утра ее стала
мучить жажда, и она тихонько пошла на кухню. Из-под двери ванной пробивалась
полоска света, слышался осторожный плеск воды. Раиса поглядела в щелку и
обнаружила няньку, которая что-то застирывала. Попив воды, полуночница пошла
назад, и тут девчонка выскочила из ванной, побежала в комнату. Свет она не потушила,
и баба Рая, страшно любопытная, засунула туда нос. Оказалось, нянька
застирывала окровавленную простыню. А на полу лежал газетный сверток.
– Знаешь, что в нем оказалось?
– Ну?
– Послед, детское место. Девчонка
нагуляла и родила втихаря, а ребеночка небось придушила.
– Господи, почему аборт не сделала?
– Молодая ты, – вздохнула баба Рая, –
аборты тогда запрещались, только по болезни делали, без наркоза, жуть!
В смятении баба Рая вернулась к себе.
Рассказывать о страшной находке она не стала. Дело подсудное, а лезть в
свидетели не хотелось. К утру газетный сверток и простыня исчезли из ванной.
Нянька как ни в чем не бывало варила на кухне кашу для Димы и Светы.
– Точно помните, что все происходило в
ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта тысяча девятьсот пятьдесят девятого
года?
– Конечно, Нинкины дети погибли
тринадцатого марта, разве такой ужас забудешь?!
В том же тысяча девятьсот пятьдесят девятом
году Павловские купили кооператив и съехали.
Нянькины следы затерялись. Правда, уволилась
она раньше, где-то весной.
– Семен женился, надежды лопнули, –
сплетничала баба Рая, – вот и съехала, чтобы на молодых не любоваться.
– Кто это Семен?
– Хахаль няньки, вот пропасть, никак не
вспомню, как ее звали. Шофером всю жизнь прослужил, генерала возил. Работа чистая,
опять же паек, зарплата приятная. Вот деревенщина и решила партию составить.
Только не вышло. В постели он с ней кувыркался, а замуж другую позвал, честную.
– Может, вспомните имя няни?
– Да никак на ум не идет. Сходи к Сеньке,
он точно помнит.
– Он что, тоже здесь живет?
– А где же? Всю жизнь рядом прожили, все
друг про друга знаем. На третьем квартирует, в двадцать восьмой комнате.
Я поблагодарила словоохотливую бабульку и
полезла наверх.
Семен совершенно не походил на старого деда.
Высокий, подтянутый, на голове копна черных как смоль волос, в глазах живой
блеск.
– Вы ко мне? – спросил мужчина мягким
голосом ловеласа. – Чему обязан?
– Я из муниципалитета, составляем списки
старых жильцов.
– Зачем? – удивился мужик.
– Очередников проверяем.
– Ох, милая, – вздохнул Семен, – я уже с
1958 года очередник, и что? Так и помру тут, в бараке. Вон жена моя все мечтала
о квартире, а толку? Правда, сейчас имеет отдельную жилплощадь.
– Где? – не поняла я. – И почему вы с ней
не поехали?
