– Я его люблю, – возразила Ксюша.
– Значит, тем более должна отпустить, –
объяснила Алина. – Ну что ты ему можешь дать? Молодое тело? Эка невидаль, у
меня между ногами то же, что и у тебя. Поверь, ни у кого не видела письку с
колокольчиками. Зато со мной Игорек проживет, не думая о хлебе насущном. И
потом, он просто меня любит. Понимаешь, меня, а не тебя. Так что ищи другого
хахаля. Кстати, квартира останется за тобой, это я возьму на себя, договорюсь с
кем следует. Здесь деньги на девочку. Получать их станешь регулярно. Игорь от
отцовства не отказывается. По непонятной причине он не хочет оформлять развод.
Ну да бог с этим, меня штампы в паспорте не волнуют. Целых восемь стоит. Одним
больше, одним меньше. И еще – не устраивай скандалов. Сегодня Я тебя просто
пожалела, завтра велю своей охране прогнать прочь.
С этими словами госпожа Кармен бросила на стол
конверт и выплыла из квартиры, оставив после себя аромат дорогих французских
духов “Бушерон” стоимостью тысячу рублей за унцию.
Одуревшая Ксюша, которой почему-то сразу
захотелось спать, вяло открыла конверт и обнаружила там две тысячи
стодолларовыми купюрами. Другая бы только обрадовалась, получив такую прорву
денег. Но Ксюша почувствовала себя абсолютно несчастной. Унижала небрежность, с
какой певица швырнула немалую сумму, словно подала нищенке рубль в метро.
Ощущая бесконечную тоску и одиночество, девушка взяла стакан водки, растворила
в нем упаковку реланиума и одним махом опустошила емкость. Приятный туман
заволок мозги, стало хорошо и тепло.
Пробуждение в палате реанимации оказалось
полной неожиданностью, к тому же неприятной. Игорь так ни разу и не появился у
жены, зато прибыла Виолетта. Старушка источала любезность и внимание.
– Деточка, – сладко запела она. – Ну как
только не стыдно! Из-за какой-то ерунды лишать себя жизни! А о ребеночке
подумала? Как девочке без матери жить?
– Это ваш Игорь меня довел, – огрызнулась
Ксюша, которую ласковость профессорши мгновенно вывела из себя.
Виолетта всплеснула руками:
– Дорогая, он мужчина, значит – хам. Ты
еще такая юная, неопытная! Знаешь, сколько жены от мужей терпят? Похитрей надо
быть и за собой следить. Какая хорошенькая была, а сейчас – погляди в зеркало,
просто бочка с жиром! Почему не пришла ко мне за советом?
– Как же, – отбивалась Ксюша, – к вам
придешь. Светлана Альбертовна меня ненавидит, а вы в магазине встретили и мимо
прошли, даже не поздоровались.
Виолетта взяла невестку за руку.
– Светочка очень больна, то, что ты
принимаешь за ненависть, просто естественная раздражительность человека,
который недомогает. Поменьше надо гордыню тешить. Ну прикрикнула на тебя
свекровь разок, а ты не заметь, прости ее. Да я просто не увидела тебя, извини,
подслеповата к старости стала. Подошла бы сама да сказала: “Здравствуйте,
Виолетта Сергеевна, это я, Ксюша”. Что ж ты так себя ведешь, словно у тебя
спина стеклянная, не гнется. Проще следует быть. Ну да ладно, выздоравливай
спокойно. Возвращайся домой. А Игорь вернется. Либо сам от этой Алины устанет,
либо она его выгонит. Ты же пока сядь на диету, сходи в парикмахерскую, да
разберись наконец в квартире, там такой срач! Хочешь, найму прислугу, все в
порядок приведут, пока ты в больнице?
Ксюша огрызнулась по привычке:
– Зачем ко мне домой лазили? Виолетта
горестно вздохнула:
– Не веди себя как злобный волчонок!
Дочка твоя там осталась, вот и забрали добрые люди.
– Она не у моей матери? – оторопела
самоубийца.
– Нет, твоим родителям пока не сообщили,
зачем волновать, – втолковывала профессорша, – и матери не звони, будут потом
всю жизнь эту глупость тебе поминать. Слушайся меня, худого не посоветую. Ты
теперь от родителей оторвалась, носишь фамилию Павловских и будь ее достойна.
Всем говорим, что просто отравилась, перепутала и приняла таблетки два раза
перед сном. Так что поддерживай эту версию и больше не дури.
С этими словами жена академика встала и ушла.
Обалдевшая Ксюша машинально отметила, что добрая бабушка не принесла никакого
угощения: ни соков, ни фруктов, ни минеральной воды. Непонятно, зачем Виолетта
приходила ее навещать? Неужели только для того, чтобы предостеречь от звонка
матери? Подумав немного, Ксюша решила послушаться. Мать у нее – страшная
зануда, может часами зудеть по поводу невычищенных ботинок. Узнав о том, какую
глупость совершила дочь, Лидия Сергеевна тут же принеслась бы в Боткинскую и,
бесконечно рыдая, начала бы пичкать Ксюшу ненавистным жирным бульоном. Нет,
следовало послушаться Виолетту. Ксюша даже почувствовала к старушке что-то
вроде благодарности.
Мы покурили еще немного и отправились в
палату. Девчонка все-таки плоховато себя чувствовала, поэтому с явным
облегчением влезла на допотопную койку и откинулась на плоскую подушку. Я
собралась прощаться, как вдруг из коридора донесся гвалт. Двери распахнулись, и
в палату ракетой влетела Алина Кармен.
Певица выглядела потрясающе. Длинные стройные
ноги упрятаны в высоченные белые лакированные ботфорты. Огненно-красный пуловер
спускался ниже бедер, и мне сначала показалось, что дива забыла натянуть юбку.
Но потом я заметила узкую полоску материи, изредка выглядывавшую из-под
пуловера. Волосы Алины лежали в беспорядке по плечам, тонкая талия была
перетянута широким кожаным поясом. На груди позвякивали цепи, цепочки и
цепочечки, под стать им и количество браслетов на обеих руках. Источая аромат
супердорогих духов “Бушерон”, дива затормозила посередине палаты. Надо отдать
должное, ее не смутили ни переполненные судна, ни тетка, блевавшая в углу.
Следом за мадам Кармен в комнату влетело
человек двадцать. Два крепких бритоголовых мужика с толстыми шеями тащили
кульки, из которых вываливались фрукты, куски осетрины, банки с икрой и
ананасы. Человек пять безостановочно щелкали фотоаппаратами, без конца мигали
вспышки. Остальную свиту составляли восторженные медсестры и врачи. Откуда ни
возьмись появилась корзина с цветами, и Алина ринулась к Ксюше.
– Душенька, – завопила певичка, обнимая
девчонку, – о, как ты страдаешь!
Прижимаясь высокой и весьма аппетитной грудью
к бледной Ксюше, Алина не забывала принять нужный ракурс, чтобы выглядеть на
фото наилучшим образом.
– Нет, нет, – замахала посетительница
наманикюренными ручками, увидав, как незадачливая самоубийца пытается что-то
произнести, – умоляю, ни слова!
Потом Алина плюхнулась на кровать, положила
ногу на ногу и картинно вздохнула. Журналисты почтительно замерли. Дива
закатила глаза и начала давать интервью:
