Следующим удивлением стал возраст: выходило,
что няньке около тридцати, точнее, двадцать восемь с половиной лет.
– То-то Женя утверждал, что она не первой
молодости, – удовлетворенно сказал Александр Михайлович, – к тому же
по крайней мере уже один раз рожала.
Мы уставились на полковника во все глаза. Про
ребенка Ленка не рассказывала. Но комод скрывал еще один секрет: под стопкой
нераспечатанных колготок обнаружился довольно пухлый конверт. Внутри лежали
деньги на общую сумму двадцать тысяч долларов. Ничего себе бедная сирота!
– Поглядите на белье, – сказал
Александр Михайлович и двумя пальцами подцепил красный кружевной лифчик, –
а потом подумайте, каким местом заработала ваша нянька деньги.
Мы молчали, пораженные открывающейся картиной.
– Как звали хозяйку, ну ту, что выгнала
ее на улицу? – поинтересовался полковник.
– Кажется Алиса, – робко вспомнила
Маня, – а может, Алена, в общем, как-то на А.
– Как-то на А, – передразнил
приятель, – да вы просто куры безмозглые.
Глава 8
Генка и Катюша уехали смотреть Суздаль. Левчик
рылся в развалах торговцев книгами, Сонька рыскала по магазинам. Я застала ее в
холле примеряющей у зеркала шапочку из крашеного кролика.
– Смотри, какая прелесть, –
восторгалась Сонька, поворачивая голову в разные стороны.
– Симпатичная, – без всякого
энтузиазма сказала я, – кролик – чудесная парочка для кошки.
– Кролик? – возмутилась
подруга. – Да глаза открой, это же розовая шиншилла.
– Кто? – изумилась я от души. –
Розовая шиншилла? Всегда считала, что у этой несправедливо дорогой крысы
серо-голубой мех.
– Действительно, – согласилась
Сонька, – розовая шиншилла встречается крайне редко. Дело в том, что она
обитает только в Австралии на почвах, богатых марганцевой рудой. Ест там всякие
корешки, растения, и мех приобретает вот такой редкий отлив.
Из моей груди вырвался смешок. Несколько
десятилетий тому назад, году этак в 1960-м, бедные студенты-биологи освоили
нехитрый фокус. Белых лабораторных мышей, стоивших пять копеек пара, поили
несколько дней слабым раствором марганцовки. Шкурки грызунов приобретали
приятный оттенок, и нищие студенты торговали ими на Птичьем рынке уже по рублю
за штуку. Назывались диковинные животные: «Розовый австралийский мышь».
Не знаю, пил ли несчастный кролик перед
смертью марганцовку или тушку покрасили после кончины, но было ясно: Сонька
опять наступила на грабли, поверив уличному торговцу. Хотя сама по себе шапочка
выглядела не так уж и жутко.
– Остается только купить перчатки из
мексиканского тушкана, – невольно вырвалось у меня.
– Мексиканский тушкан, – оживилась
Соня, – никогда не слышала, что, очень дорого?
Без няньки очень трудно управляться с
близнецами. Ольга похудела и осунулась. Ирка ложилась грудью на амбразуру, но
ночью Кешка и Зайка оставались с детьми наедине. Спать они просто перестали и
днем походили на лунатиков. Наташка проявляла редкую непреклонность:
– Давайте их на ночь ко мне, согласна
качать крикунов, но в агентство больше не пойду, хватит. Сами вырастим, без
подозрительных нянек.
Однако, повозившись ночку с Ванькой и Анькой,
подруга стала посговорчивей:
– Хорошо, поищем няню по знакомым, но
чтобы только с папкой рекомендаций. А пока поделим дежурства по-честному. В
понедельник их трясу я, во вторник – Маруся, в среду – Дашка. Арцеуловым тоже
нечего прохлаждаться, пусть забирают к себе в четверг, ну а пятница с субботой
достанется родителям.
– А воскресенье? – спросила Маня.
Наташка призадумалась.
– Хорошо, пусть воскресенье тоже мое.
В разделении обязанностей была своя сермяжная
правда, и план мне очень понравился, но только до шести утра среды. Именно в
это время в спальню ворвалась невыспавшаяся Манька с племянниками.
– Вот, – радостно проговорила она,
сваливая кульки на кровать, – уже утро среды – твоя очередь.
Ванька и Анька мирно посапывали, пуская
пузыри.
«Что же, все-таки устают, – подумала
я, – милые дети прекрасно спят. Просто ангелы».
Анька открыла глаза, посмотрела, улыбнулась,
потом сморщилась и завопила. Следом немедленно заорал братец. Я лихорадочно
кинулась к бутылочкам, но, поев, изверги не утешились. Крик усилился.
Я размотала Ванькины штанишки и обнаружила
изумительно закаканную попку, такой же пейзаж наблюдался и в Анькиных
ползунках. Сбросив испачканные памперсы в пакет, я потащила притихшего Ваньку в
ванную, Анька продолжала заходиться на кровати. Пока я мыла братца, сестричка
притихла и принялась издавать какие-то странные, похожие на громкое чавканье
звуки.
Когда мы с чистым и довольным Ванюшкой
вернулись в комнату, Анюта лежала на одеяле, суча ножками. Попка ее была
удивительно чистой, даже блестела.
Я так и села. Слышала, конечно, о таинственной
связи между близнецами, но чтобы такое… Анька довольно гулила. Из-под кровати
высунулась морда ротвейлера. При первом взгляде на пасть пса стало понятно, кто
помыл девочку.
– Снап, – завопила я, ухватив
ротвейлера за гладкий загривок, – это не щенки, а дети!
Пришлось тащить упирающегося кобеля в ванну и
мыть ему рот, щеки и нос мылом, чистить зубы, чтобы избавиться от запаха. Снап
чихал и плевался, к концу процедуры мы оба вымокли до нитки.
Вернувшись в комнату, обнаружила, что Анька
пописала на одеяло, а Ванюшка освежил подушки.
Короче говоря, дня я не заметила. Дети ели,
писались и орали, спать не хотели ни под каким видом. Поэтому, когда в шесть
вечера оба вдруг затихли и дружно засопели, я даже боялась пошевельнуться,
чтобы не разбудить мучителей. Но тут в спальню постучали, приехала Ева. Она
умилилась при виде детей.
– Какие лапочки!
– Только когда молчат. Очень тяжело с
двумя, да еще с такими неспокойными.
– Надо нанять няню.
– Трудно отыскать хорошую, один раз уже
ошиблись.
– Хотите, попрошу Серафиму
Ивановну, – предложила Ева, – она, конечно, старенькая, но бойкая и
дело знает, еще папу нянчила. Серафима Ивановна всем понравится: она добрая и
детей любит.
– А Юра?
– Люда справится.
И, горящая желанием помочь, Ева кинулась домой
уговаривать няньку.
