– Это минимум, – сообщила моя собеседница, –
четыре тысячи – за десять сеансов, некоторым требуется пятнадцать, а то и
больше. Ладно, давайте сюда деньги, – и она быстро спрятала приятно
шуршащую банкноту, – всех не знаю, могу назвать только трех: Федор
Степанович Круглов, наш преподаватель экономики, хотите поговорить с ним? Он
сейчас в 15-й аудитории. Еще Римма Борисовна Селезнева – очень известный
гинеколог, светило. И Павел Геннадьевич Шитов – он из шоу-бизнеса, директор
какой-то дурацкой группы.
Взяв у жадной дамы координаты Селезневой и
Шитова, я пошла в 15-ю аудиторию. Федор Степанович скучал за столом на кафедре.
– Вы ко мне? – обрадовался он.
Я постаралась побыстрей изложить цель визита.
Федор Степанович насторожился:
– Почему вы решили обратиться ко мне? Кто
вообще насплетничал, что я лечусь у психотерапевта? Все неправда. Никакими
лекарствами, кроме аспирина, не пользуюсь. Вас обманули.
Минут пять я пыталась подъехать к нему с
разных сторон, но мужчина остался непреклонен. Пришлось уйти, не добившись
результата. Если и остальные будут так же приветливы…
Лучше сначала поискать 2-ю Аэропортовскую. К
моему изумлению, улицу с таким названием я нашла сразу. По нынешним меркам она
находилась почти в Центре, около метро «Аэропорт». Но в 40-х здесь, скорей
всего, был малоблагоустроенный район. Проплутав какое-то время по улицам с
односторонним движением, по обе стороны которых стояли кирпичные, явно
кооперативные, дома, я неожиданно вырулила на Аэропортовскую. Показалось, что
попала в иной мир – маленькие домишки с облупившейся краской располагались
буквой «П». Внутри типично московские дворики с деревянными столами и столбами
с веревками. Летом тут среди развешанных пододеяльников сражаются почти трезвые
доминошники.
Дом 7/15 ничем не отличался от остальных, и
дверь в нужную квартиру была обита таким же, как у всех, черным дерматином.
Кое-где из-под обивки выглядывала грязная вата. На косяке болтался звонок.
Вздохнув, я нажала на кнопку. За дверью зашлепали тапки, и на пороге возник
абсолютно пьяный мужик.
– Тебе чего? – ласково спросил он.
Беседовать с таким не имело смысла.
– Можно позвать вашу жену?
– Баба на кухне, – сообщил мужик и
нетвердой походкой двинулся в комнату.
Я пошла на кухню. В маленьком, метров шести,
не больше, помещении клубился едкий пар. Несмотря на регулярно приезжающую тетю
Асю, тут явно предпочитали белье кипятить.
Худая, прямо-таки изможденная женщина, тыча
деревянными щипцами в бак, без всякого энтузиазма поинтересовалась:
– Опять школу прогуливает?
– Нет, нет, – поспешила я успокоить
ее, – ищу тех, кто знал Ольгу Петровну Никишину, жившую здесь в 1945 году.
– Мы позже въехали, – вздохнула
женщина, – спросите у Веры Андреевны, она тут раньше поселилась. Ее
комната последняя, только стучите громче, а то бабулька крепко спит.
В этот момент на кухне появился муж.
– Маманька, – осведомился он, –
когда жрать будем?
– Сейчас, погоди, – отмахнулась
баба, и мужик безропотно ушел.
– Надо же так напиться! –
посочувствовала я.
– Да он не пьяный, – удивилась
тетка.
– Как не пьяный? – удивилась в свою
очередь я.
– Так ведь стоит на ногах, ходит, а когда
пьяный – лежит, – сообщила жена, вытаскивая вонючий пододеяльник.
Меня разобрал кашель, и пришлось убежать в
коридор.
Бабулька Вера Андреевна не спала. Страшно
обрадовавшись гостье, она насыпала в вазочку твердокаменных карамелек и
принялась потчевать спитым чаем. На мой вопрос старушка радостно проговорила:
– Всю жизнь тут прожила, в 1945-м комнату
дали, после войны, как орденоноске. Так не поверишь, детка, на ящиках спала. А
теперь смотри, все есть – и стенка, и диван, и телевизор, и холодильник. Соседи
замечательные. Василий, когда не пьет, все по дому делает, Анюта убирает. Живу
как у Христа за пазухой. Они на работу, бывало, а я с их дитями сижу, как
бабка. Не поверишь, большие уже, одни живут, а как приедут – все мне «бабуля»,
«бабуля» и конфет привезут. Другие люди лаются в коммуналках, а мы бы друг без
друга пропали.
Я попробовала направить словесный поток в
нужное русло:
– Не помните случайно Ольгу Петровну
Никишину? Вроде жила тут в конце 40-х?
Вера Андреевна зацокала языком:
– Разве такой ужас забудешь? Никогда в
жизни, страсть господняя. Это ведь я милицию вызывала, мне, бедняжке, и
отмывать все пришлось!
– Что тут случилось? – попыталась я
поторопить старушку.
– Убивство, – серьезно ответила
та, – ты меня не мельтеши, дай по порядку рассказать.
Рассказ потек плавно, изредка убегая в
сторону. Из сказанного складывалась страшная картина. Вера Андреевна въехала в
квартиру первой, а через месяц появились еще жильцы и заняли остальные комнаты.
Павел и Ольга. Павел – нелюдимый, вечно раздраженный, сторонился соседей. Ольга
– черноволосая, отчаянная хохотушка, любительница погулять и поплясать. Иногда
муж, приревновав жену, поколачивал подругу жизни. Но Ольгу ничего не брало,
запудрив синяки, женщина продолжала весело хихикать, опираясь на народную
мудрость «бьет – значит любит». Странная, не подходящая друг другу пара прожила
бы, наверное, долго вместе, но тут Павел заболел. Стал худеть, кашлять. Врачи
не находили никаких болезней, но мужчине делалось все хуже. Из-за болезни Павел
совсем ожесточился и начал бить каждый день не только жену, но и пятилетнюю
дочку. Ольга постепенно теряла веселость и однажды даже плакала в комнате у
Веры Андреевны. Развязка наступила в декабре, как раз в Новый год. Утром
Никишин избил жену так, что соседка пригрозила вызвать милицию. Павел буркнул:
«Зови» – и ушел в комнаты. Вера Андреевна помогла Ольге умыться и заторопилась,
в 1946 году опаздывать на работу не рекомендовалось. Уходя, женщина услышала
истошный детский крик, отец принялся учить уму-разуму дочь.
