Ольга пошла ловить страдальца, добрые
самаритяне двинулись к машине, и в этот самый момент ротвейлер вновь полез в
дверцу, чтобы попасть домой. Теперь он застрял в обратной позиции: голова в
холле – зад на улице. По счастью, спасатели не уехали. Снапа снова намылили, но
на этот раз он не собирался освобождаться. Скоро весь пол в прихожей покрылся
белой пеной. Маня притащила бутылочку масла «Джонсон беби», и ротвейлера
намаслили. Скользкий до невозможности, он тем не менее сидел как пришитый. Все
устали, запачкались и проголодались. В конце концов из багажника показался
электрический резак. Прибор включили в сеть, поднесли к двери, и лезвие с
ужасающим грохотом начало вгрызаться в дерево. Ротвейлер, до смерти боявшийся
пылесоса, сдавленно всхлипнул, закатил глаза и потерял сознание. Через пять
минут намыленного, намасленного и не проявляющего признаков жизни Снапа
вволокли в холл и устроили на ковре. Спасатели, пересмеиваясь, опять получили
деньги и отправились восвояси. Мы огляделись вокруг: распиленная дверь, три
пустые бутылки из-под шампуня, одна от масла, несколько мыльных луж на полу,
еще пара масляных. Ковер похож на жирный блинчик, ротвейлер при последнем
издыхании. Пуделица Черри воет в голос, кошки мечутся по холлу, питбуль улегся
в грязи, а йоркширская терьерица почему-то вымазана вареньем.
– Мне кажется, – робко заметила
Зайка, – дверка для собаки не лучшее изобретение.
Ответом ей был громовой хохот домашних и лай
очнувшегося Снапа.
Глава 13
Утром Ольга отправилась к Радову, а я
принялась названивать Котовой. Трубку сняли на десятый звонок.
– Чего надо? – весьма невежливо
осведомился грубый, похоже, пьяный мужской голос.
– Позовите Милу Котову.
– На кладбище твоя Милка, – просипел
мужик.
– На каком? – оторопела я.
– Митинском, – уточнил пьянчуга и
бросил трубку.
Посидев в задумчивости пару минут, я опять
взялась за телефон. На этот раз ответила женщина. Придав голосу металлические
нотки, я бесцеремонно закричала:
– Телефонная станция. Почему переговоры
не оплачиваете? Сейчас отключим номер.
– Господь с вами, – испугалась
женщина, – никуда не звонили по межгороду, только в Москве.
– Не знаю, не знаю, – сердилась
я, – счет на 24.75 с октября лежит.
– Проверьте как следует, – попросила
трубка, – точно не наш счет.
– Назовите адрес, – сменила я гнев
на милость и через секунду узнала, на какой улице проживает Котова. Не ближний
свет, район-новостройка из тех, что ближе к Петербургу, чем к Кремлю.
К визиту следовало подготовиться. В сумку
положила бутылку водки, батон колбасы и коробку конфет. Встретит мужик – покажу
пузырек, откроет баба – выну конфеты.
Дома оказались оба. Супружеская пара лет под
пятьдесят. Он совершенно лысый, со специфическим красным носом, она с опухшим
лицом и выбитым передним зубом. Конфеты тут явно не понадобились, «Столичную»
встретили с тихим ликованием.
На грязной кухне, на покрытом липкой клеенкой
столе появились три стакана и тарелка с кое-как нарезанной колбасой. Мои
собеседники разом опрокинули емкости, потом мужик, переведя дух, спросил:
– Сама чего не пьешь?
– Нельзя, язва.
– Надо же, горе какое, – пожалела
баба, – не отдохнуть по-человечески.
Они еще разок выпили, пожевали колбаски, и
только потом баба расслабленно поинтересовалась:
– Вы по поводу покупки квартиры?
– Да, – поспешила я согласиться.
– Комнаты у нас первый класс, –
встрял мужик, – метраж большой. Рядом лес, река – красота.
– Зачем тогда продаете? – сорвалось
у меня с языка.
– Деньги нужны, – посетовала
тетка. – Ну пошли!
И они повели меня по квартире. Две невероятно
запущенные комнаты и третья, маленькая, но довольно аккуратная, на узком
диванчике– подушка и плюшевый слон. На стене полка с книгами, у окна письменный
стол.
– Здесь кто живет, соседка?
– Нет, – всхлипнула баба, –
дочка наша, покойница.
– Какой ужас! – вполне искренне
воскликнула я.
– И не говорите, – зарыдала пьяными
слезами мать, – такое горе, такое горе.
– Под машину попала?
– Нет, – продолжала всхлипывать
баба, – таблетки с уколами доконали. Уж мы просили, просили, брось, дочка!
Куда там!
– Пошли, помянем, – предложил мужик.
Мы вернулись на кухню и, не чокаясь, выпили.
– Болела дочка чем? – приступила я к
допросу.
– Здоровая была, кровь с молоком, умная,
институт закончила, думали: вырастили подмогу на старость, – запричитала
мать.
– Таблетки тогда зачем пила?
– Наркота, – сухо сообщил
отец. – Сначала все из коробочки ела, потом колоться стала. В больницу
положили, в восемнадцатую, а там тюрьма! Вышла – и по новой.
Мать снова залилась пьяными слезами и
принялась бессвязно рассказывать.
Выходило, что они с мужем всю жизнь
проработали вместе в обувной мастерской. Он с молотком, она за швейной
машинкой. Жили как все, пили как все. Из жизненных удач – одна, зато крупная.
На самой заре перестройки, в конце 1985 года, им, очередникам с двадцатилетним
стажем, неожиданно дали квартиру в новостройке. «Гуляли тогда, –
причмокивал мужик, – целый месяц». В такой семье неожиданно выросла
умненькая девочка, отлично закончившая школу, выучившая сама, без репетиторов,
английский и поступившая без проблем в институт.
На первом курсе Милочка стала жаловаться, что
одета хуже всех и денег никогда нет. Мать с отцом только разводили руками,
чинить обувь стало так дорого, что народ перестал ходить в мастерскую. Мила
поубивалась немного, потом вдруг откуда-то появились новые платья. Сначала на
вопросы родителей девушка коротко отвечала: «Подруга поносить дала». Потом
как-то раз заявилась в шубе и, протягивая изумленной матери сто долларов,
сообщила, что устроилась на работу в американскую фирму, торговать гербалайфом.
Родители пришли в полный восторг. Удивляло их только одно: на работу дочь
отправлялась после девяти вечера, возвращалась под утро, а то и вовсе пропадала
на два-три дня. «Езжу по провинции с товаром», – объясняла матери. Та,
радуясь, что дочь регулярно приносит деньги, не лезла в душу.
