Рая Лисицына аккуратно вносила квартплату и
никогда не состояла в должниках. Это было ее единственным хорошим достоинством.
Девица одевалась самым немыслимым образом, раздражала соседей дорогими шубами и
невероятными драгоценностями. Работала в подтанцовках у известного певца Гарика
Рахимова, возвращалась домой под утро, каждый раз с новым мужиком. Продукты
покупала в дорогущем супермаркете, имела две машины: старенькие «Жигули» и
вызывающе шикарный «Форд». Финансовый кризис совершенно не задел танцорку,
только что купила новую кожаную мебель, холодильник и телевизор.
Мария Геннадиевна просто задыхалась от
негодования, когда описывала гигантский четырехкамерный «Филипс», который еле
влез в грузовой лифт.
– Сколько же жрать надо, чтобы купить
такой холодильник, – качала она головой.
Я поблагодарила словоохотливую даму, и мы
распрощались. Дома застала только Зайку, Аркашка с Маней пошли на занятия.
– Ну? – кинулась она ко мне.
– Пока ничего. Девицу зовут Рая Лисицына,
надо найти ее знакомых через певца Рахимова и спросить у них, с кем она сейчас
живет, только так подберемся к шантажисту.
Раздался телефонный звонок, побледневшая от
ужаса невестка схватила трубку, но, услыхав голос Степана Войцеховского,
успокоилась.
– Дашка, – сообщил он абсолютно
будничным голосом, – идиотская милиция наконец отдала тело, завтра
похороны. Отпевание в десять.
Я опустилась в кресло. Мог хоть волнение
изобразить, а то совершенно спокоен. Интересно, как они жили с женой? Лариска
при всей своей болтливости никогда не делилась интимными подробностями. Знаю
только, что Степе не нравилась ее толщина и привычка есть перед сном в постели
конфеты. Может, он сам и отравил Ларису? Хотя навряд ли. Больше всего на свете
Войцеховский ценил свой бизнес, а Лариса была ветеринаром, как говорится, от
Бога. Заменить Люлю трудно. Даже поругавшись с ней, Степа постарался бы
сохранить Ларку в качестве специалиста. И потом, кажется, она его устраивала,
уживалась с Фридой, была не слишком конфликтна и всю себя посвятила питомнику.
Нет, убивать Люлю Степе было невыгодно, кто-то другой подсыпал ей стрихнин, но
кто?
Лариску хоронили в чудесный, морозный день.
Яркое солнце совершенно не по-зимнему сияло над головами. Толпа знакомых и
родственников пестрела разнообразными букетами и венками. Людей собралось
больше, чем я ожидала, половину из них я видела впервые. Серьезный молодой
батюшка произнес последние слова, гроб закрыли, и неопрятного вида могильщик
стал прибивать крышку. Гроб Люлю оказался дешевый, обтянутый почему-то
светло-лимонной, цвета зефира материей. Странно, Войцеховские люди далеко не
бедные, могли бы приобрести для Лариски домовину и поприличней.
Поминки устроили не дома. Степан снял зал
ресторана «Витязь». Просто бред. Насколько я знаю, поминать положено либо на
квартире, либо, в крайнем случае, на работе, но в ресторане?!
После длительного отпевания и поездки на
кладбище народ устал и проголодался. Рассаживались за столами шумно, потирали
озябшие руки. Мужчины сразу схватились за бутылки. Первые рюмки выпили, как
принято, не чокаясь. Неизвестная мне женщина долго рассказывала, как Люлю
спасла от смерти ее кошку. Потом выпили еще и еще, развеселились, налегли на
горячее и к сладкому совершенно забыли, по какому поводу собрались.
Степан, с покрасневшим лицом, громко рассуждал
о новейших антибиотиках, Петька сыпал анекдотами, Кирилл веселился от души,
подложив в тарелку Диане пластмассовую муху, Фрида с торжествующим видом
восседала во главе стола. Анна о чем-то сплетничала с какими-то бабами.
Спасибо, хоть Серж, пришедший почему-то без Ленки, молча ел салат, да Мишенька,
забившись в угол, рисовал на салфетках. Бедная, бедная Ларка! Так кто же из вас
убийца, ребята?
От переживаний и выпитого началась головная
боль, словно палка тупым концом воткнулась в висок, и я поняла, что дело плохо.
Время от времени у меня случаются сосудистые спазмы. Притупляется зрение, потом
слух. Левый глаз пронзает адская боль, вместе с тошнотой начинается сильное
головокружение. В такой момент лучше всего очутиться в постели.
Серж Радов, бросив на меня взгляд, сказал:
– Вам плохо.
– Нет-нет, ничего, просто устала. Поеду
домой.
– В таком состоянии нельзя садиться за
руль, – предупредил Серж.
Конечно, он прав. Боль стремительно нарастала,
и перед глазами пошли черные круги, я видела все словно в тумане. Крепкие руки
подхватили меня под локти и потащили к двери. Еще через пару минут я лежала на
заднем сиденье в машине Радова. Покачиваясь на неровной дороге, «Мерседес» ехал
в сторону Москвы.
«Интересно, как ему с такими очками выдали
права», – вяло подумала я и провалилась в сон.
– Даша, сядьте, – раздалось внезапно
над ухом.
Веки разлепились, и, словно подернутое дымкой,
возникло лицо Сержа. Висок нестерпимо ломило, потная спина чесалась, а ноги
совершенно заледенели.
– Где мы? – пробормотала я, вылезая
из машины.
– У меня дома, – ответил
Серж, – пойдемте, сейчас все пройдет.
– Если приключается такая штука, ничего
не помогает, – безнадежно сообщила я, следуя за профессором, – один
раз промедол укололи, и без толку.
Серж, не отвечая, отпер дверь и втолкнул меня
в гостиную. В тот день, когда мы нашли тут мертвую Изабеллу, комната выглядела
аккуратней. Сейчас здесь пахло сыростью.
Радов усадил меня в большое кресло, сам
устроился напротив и ласково спросил:
– Руки, ноги замерзли? Сейчас
почувствуете, как они теплеют и становятся тяжелыми. Вам делается очень тепло,
просто жарко.
Звук его голоса обволакивал, я чувствовала,
что погружаюсь в горячую ванну. Руки моментально согрелись, приятное тепло
разлилось по телу и проникло в несчастную голову. Перед глазами неожиданно возникло
поле, усеянное васильками. По нему, раздвигая цветы, шла бабушка, ведущая на
поводке давно умершего тибетского терьера Снапика. Стало удивительно легко и
хорошо.
– Что вы видите? – спросил кто-то.
Язык помимо воли начал описывать видения.
Картины сменяли друг друга. Откуда-то из глубин выплывали давно забытые
воспоминания. Захлебываясь, я выкладывала самые дурацкие сведения. Потом все
исчезло.
– Прошла голова? – спросил кто-то.
Я неожиданно поняла, что сижу в кресле, а Серж
смотрит на меня в упор. Осторожно повертела шеей и изумилась: боль исчезла,
испарилась.
– Как вы это делаете?
Серж рассмеялся.
