Я пригляделась к ней повнимательней. Голос
молодой, звонкий, а самой уже хорошо за пятьдесят. Лицо приятное, открытое.
Карие глаза смотрят приветливо, речь вполне интеллигентная, только руки –
потрескавшиеся, красные, выдают поломойку.
– Работала библиотекарем, – пояснила
Марина, – потом пришлось увольняться, на биржу идти. Но моя специальность
теперь никому не нужна. Хожу вот по людям, полы мою. Вы не сомневайтесь, есть
рекомендации. Могу постирать, погладить, обед сготовить, собак помыть…
Слушая эту усталую, бьющуюся из последних сил
с нищетой женщину, я подумала, что обманывать ее просто бессовестно. Ведь она
рассчитывает на заработок.
– Марина, простите, домработница нам не
нужна.
– Зачем тогда пришли?
Стодолларовая бумажка на какой-то момент
лишила ее дара речи.
– Это мне? – спросила она
наконец. – За что?
– За сведения о семье Радовых.
– Ничего, в общем, такого не знаю, –
замялась женщина, но следующая банкнота развязала язык.
Изабелла с профессором жили врозь. По крайней
мере, те три года, что у них убирала Марина. Спали в разных комнатах. Серж
часто отсутствовал, и тогда у хозяйки оставался ночевать другой мужчина,
которого домработница не видела. Серж, очевидно, знал о любовнике, потому что
никогда не являлся домой внезапно, вначале звонил и сообщал о возвращении.
Гостей практически не бывало, или они приходили в Маринино отсутствие, потому
что иногда в кабинете стояли пепельницы, полные окурков.
Изабелла совершенно не занималась хозяйством,
даже чулок не стирала, весь дом держался на Марине. Раньше домработница
приходила каждый день на четыре часа. После смерти хозяйки Серж велел
появляться два раза в неделю. Марина поняла, что профессор живет в другом
месте, квартира имела совершенно нежилой вид.
– Мне известно, что Изабелла принимала
наркотики, – сообщила я.
Марина вздохнула:
– Когда я пришла в первый раз, хозяйка
уже была наркоманкой. Профессор совершенно измучился, лечил жену, но все без
толку. Да и характер у нее был отвратительный. То слезами заливается, то
хохочет. Не дай бог слово невпопад обронить. Я один раз сказала, что чайник
слегка закоптился, так она вместе с кипятком выбросила его в окно, хорошо,
никого не убила.
Просыпалась госпожа Радова около двенадцати и
сразу требовала в постель кофе. Потом принимала ванну, долго одевалась,
красилась. Около трех уходила из дома по каким-то делам. Подружек у нее не
наблюдалось, изредка появлялись молодые люди.
«Под кайфом» Изабелла оказывалась не каждый
день. Но два раза в неделю непременно кололась. И тогда становилась веселой,
возбужденной, дарила Марине платья и деньги. На следующий день еле-еле
выползала в ванную, похожая на привидение, и начинала орать и придираться к
каждому пустяку.
– Профессор все пытался выяснить, куда
она наркотики прячет, – качала головой Марина, – но жена оказалась
хитрее. Так он и не обнаружил тайник.
– Но вы-то знаете, где он был, –
скорее утвердительно, чем вопросительно сказала я.
Марина молча кивнула.
– В спальне стоят небольшие полки
светлого дерева. Одна из них имеет вынимающееся дно, туда Изабелла и складывала
порошок.
– Что же не сказали профессору?
– Не в моих правилах вмешиваться в
хозяйские дела. Сами разберутся. Я скажу, а меня потом уволят.
Правильная позиция, главное – безопасная.
Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Если, конечно, не
заплатят приличную сумму.
Глава 18
Гинеколог Римма Борисовна, об этом мне
сообщили в поликлинике, жила на Мясницкой. На первом этаже находился рыбный
магазин. Возвращалась Селезнева поздно, и я вдоволь насмотрелась на
разнообразные филе и нарезки, подкарауливая доктора. Наконец около девяти она
вошла в подъезд, шурша красивой бобровой шубой с воротником из рыси. Я
подождала еще минут десять, чтобы она успела раздеться, и позвонила в квартиру.
Выглянула хорошенькая девушка и позвала мать.
Римма Борисовна страшно удивилась, увидав меня
на пороге.
– Дома не веду прием, – отрезало
светило.
– У меня кровотечение, – воззвала я
к профессиональному долгу.
– Вызывайте «Скорую», – быстро
отреагировала Селезнева.
– Может, посмотрите…
– Где? – возмутилась Римма
Борисовна. – На кухонном столе?
– Нет, – выпалила я, – Насте
Константиновой вы не смогли помочь именно на кухонном столе.
Надо отдать должное Римме Борисовне. Ни единый
мускул не дрогнул в накрашенном лице гинекологини. Она отступила в глубь
коридора и проговорила:
– Входите.
Узкий коридор, заставленный книжными полками,
привел в довольно большую комнату, очевидно, кабинет. Помещение отделывали с
любовью, выделив зоны как для работы, так и для отдыха. В углу, возле удобного
вольтеровского кресла горел торшер с оранжевым абажуром. Римма Борисовна указала
на кресло, сама же села на вертящийся стул и сразу оказалась почти полностью в
тени, в то время как на мое лицо падал свет торшера. Старый трюк!
– Вы обещали, получив деньги, не
тревожить меня больше, – церемонно объявила Селезнева. – И зачем
оставлять деньги на помойке, если потом вы безбоязненно заявляетесь в гости?
В комнате стояла тропическая жара, и, пока я
объясняла Римме Борисовне суть дела, спина стала абсолютно мокрой.
Дав мне выговориться, Селезнева с подозрением
спросила:
– Хотите сказать, что тоже являетесь
жертвой и теперь ищете шантажиста?
– Совершенно верно. И думаю, тут не
обошлось без профессора Радова.
Римма Борисовна вытащила пачку «Беломора» и
принялась пускать кольца вонючего дыма.
– Серж порядочный человек, и притом мне
он никогда не сможет причинить зла. Кто-то воспользовался записями без его
ведома.
– Откуда такая уверенность?
Гинеколог аккуратно затушила папиросу,
прокашлялась, взглянула на часы и сказала:
– Серж слишком многим обязан мне. Дело в
том, что я его первая жена.
Вот так фокус. Сколько же ей тогда лет?
Очевидно, невысказанный вопрос застыл на моем
лице, потому что женщина пояснила:
– Мне 54 года. Многие думают, что я
старше, потому что уже успела защитить докторскую диссертацию.
