Федор Степанович засопел и начал
сосредоточенно вылавливать чаинки. Потом, решив, что скрыть факт посещения
психотерапевта не удастся, признался:
– Ходил на сеансы. Давление было высокое,
лекарства не помогали, мучился ужасно. Серж заметил и помог, он просто
волшебник.
– Давно посещали Радова?
– Три года назад.
Значит, не всю заначку из тебя шантажист
вытряс, раз к психотерапевту бегал. Дорогое удовольствие. Панова убили семь лет
назад, три года прошло с тех пор, как Федор Степанович обратился к Сержу, а кассету
с записью экономист получил только в нынешнем мае. Может, правда, Серж ни при
чем, просто кто-то имеет доступ в его архив. Но кто? И как связано со всем этим
убийство Ларисы? Федор Степанович даже не предполагает, что сеансы записаны на
пленку. Селезнева знала, но она бывшая жена Сержа и, очевидно, в курсе, как
проходит прием у психотерапевта. Остается посетить Шитова и поговорить с ним.
Он работает в шоу-бизнесе, до телевидения рукой подать. Вдруг знаком с
Раздоровым?
Однако было уже поздно, и я отправилась домой.
К вечеру подморозило. Дорогу покрыла гладкая корка льда. Ехать одно мученье.
Когда наконец добралась до дома, ноги дрожали от напряжения. Вообще, я не
очень-то хорошо вожу машину. Загнав «Пежо» в гараж, спохватилась, что не купила
минеральной воды, и пошла к небольшому пятачку, где устроились три палатки со
всякой всячиной. Путь лежал через небольшой пустырь, где посередине росла
лохматая ель. Не дойдя метров десяти до дерева, я услышала пыхтенье. Летом
подумала бы, что под ветвями устроилась припозднившаяся парочка. Но зимой, в
мороз, на снегу? Сжимая на всякий случай покрепче электрошокер, подошла к елке.
В неверном свете одинокого фонаря мне
представилась мистическая картина. В сугробе сидела гигантская черная собака,
закутанная в оренбургский платок. Правая лапа чудовища была загипсована и
выставлена вперед. Как в фашистском приветствии. Меня заколотило. «Если в
стенах видишь руки, не волнуйся, это глюки», – любит повторять Маруся.
Я зажмурилась и тряхнула головой, потом
открыла глаза, но жуткое видение не исчезло. Собака Баскервилей сидела как
изваяние, не сводя глаз с фонаря. Подхватив полы шубы, я на приличной скорости
рванула к ларькам и забарабанила в окошко.
Знакомый продавец радостно заулыбался,
предвкушая прибыль.
– Видели собаку в оренбургском
платке? – на одном дыхании выпалила я.
– Валенки на ней были? – спросил
торговец.
Ну вот, паренек подумал, что у тетки крыша
поехала, и решил поиздеваться.
– Нет, ни валенок, ни калош, ни даже
шляпы, только оренбургский платок и лапа загипсована.
– Значит, потеряла обувку, – ответил
мальчишка, зевая. – Это Дик из гаража. Под машину попал. Мужики его к
ветеринару свезли, тот гипс наложил на лапу. Потом натянули валенки и платок,
чтобы не простудился. Только он обувку с передних лап все время теряет, а на
задних сидит. Кто не знает, жутко пугается. Вчера один алкаш даже завязать
решил, посчитал – белая горячка началась.
Я облегченно вздохнула. Слава богу, пока еще
не сошла с ума.
Глава 20
Утром собралась к Шитову, но позвонил Степа
Войцеховский. Он приобрел для питомника новые лекарства, а вкладыши – на
французском. Очень не хотелось тащиться к ним, и я попросила прочесть все по
телефону. Степка начал читать, но в его произношении я ничего не могла понять и
сказала, что скоро приеду. Маруся сопливилась, в колледж не пошла и стала
проситься со мной. В конце концов мы отправились вместе.
Дверь открыла Полина. Увидев женщину, Машка
ойкнула и зажала рот рукой. И правда, в белом халате и шапочке она еще больше
напоминала Люлю.
– Спасибо за помощь, – проговорила
Полина. – Оставлю вас в кабинете, сейчас покупатели приедут.
Я села за письменный стол и принялась за
вкладыши. Под ними оказался довольно большой лист с карандашным наброском. Явно
Мишенькина работа. Мальчик великолепно рисовал, и его следовало отдать в
художественное училище. На листе была изображена женщина в длинном платье. Лицо
злое, нервное и несуразно большое. Под стать физиономии были и украшения. На
шее толстая цепь с медальоном в виде отрубленной головы, на запястье браслет:
золотые черепа с разноцветными глазами, на пальце – перстень в виде двух
скрещенных костей. Ну и фантазия у ребенка! Просто Босх. Интересно, где он
видел подобный ужас. Сразу вспомнилась старушка Вера Андреевна, соседка
погибших Никишиных. Помнится, она рассказывала о молодой женщине с оригинальным
браслетом из черепов, сверкавших разноцветными глазами.
Я пошла искать Мишеньку. Мальчик сидел в
комнате, уткнувшись носом в Брема.
– Детка, твой рисунок?
Немногословный ребенок кивнул.
– А кого изобразил?
– Царицу-смерть.
– Здорово получилось, и украшения какие
оригинальные, неужели все сам придумал?
Мишенька покраснел, отвел глаза и прошептал:
– Нет.
– Где же ты видел такую красоту?
Мальчик еще гуще покраснел и снова уставился в
книгу. Дохлый номер, раз решил не говорить, не скажет. Люлю жаловалась, что из
сына слова клещами не вытянешь. Молчит, и все. Оставив поле битвы, я пошла
разыскивать Марусю. Девочка сидела в питомнике, наблюдая, как приятная молодая
пара выбирает щенка.
Я отозвала дочь в сторонку и попросила разговорить
Мишу. Маруся пошла в дом, а я вернулась к антибиотикам. Часа через два, не
оставшись обедать, мы возвращались домой.
Миша поделился с Марусей секретом. За
несколько дней до смерти матери он пошел к бабушке. Надо сказать, что Фрида
запрещала домашним заходить к ней без спроса. И никогда не разрешала Мишеньке
трогать свои вещи. Миша был послушным и не трогал. И без разрешения не лез к
бабушке. Но одна вещь давно манила ребенка. На полках, среди разнообразных
сувениров, стояла копия пиратского корабля, выполненная со всеми подробностями:
маленькие пушки, полотняные паруса, тонкие веревки, фигурки пиратов.
– Эту вещицу сделал отец Владимира
Сигизмундовича, единственная память, оставшаяся от его родителей, –
говорила Фрида, – ты можешь ее сломать.
Соблазн оказался слишком велик. Дождавшись,
пока старуха уедет в аптеку, внук пошел в спальню и снял с полки фрегат.
