Шитов закурил дамские сигареты «Вог» и
усмехнулся:
– Скажете тоже, милицию. Ей ведь еще
восемнадцати не было, разом заметут за решетку, доказывай потом, что не
верблюд.
– И решили самостоятельно избавиться от
трупа. Снесли несчастную в багажник и отвезли в брошенную деревню, закопали под
большим деревом – кривой березой?
Олег Михайлович затянулся поглубже:
– Вы что, свечку держали? И правда, под
березой, меня потом долго ночами кошмары мучили: копаю яму, а сверху береза
валится. Просто сон потерял.
– И поэтому отправились к Радову?
Шитов так и подскочил в кресле:
– Вы случайно в КГБ не сотрудничали? И о
психотерапевте узнали! Ну да, ходил к Сержу. Приятели посоветовали. Честно
говоря, не верил в успех. Совсем спать перестал, снотворные пачками ел, давление
поднялось. Лечился, как мог: дибазол с папаверином, фигня в общем. А тут за
десять сеансов все как рукой сняло, просто юношеское здоровье.
– Когда вы ходили к Радову?
– Да уж лет семь-восемь прошло.
– Шантажист прислал кассету этой весной?
– Нет, год тому назад, зимой.
– Сколько запросил?
– Вы сколько платили? – вопросом на
вопрос ответил шоумен.
– Пять тысяч долларов.
– С меня десять потребовал. И что меня
больше всего поражает – я сам, лично признавался кому-то, как закапывал бедную
Тоньку. В деталях описывал холм, речку, кривую березу. Но абсолютно точно
уверен, что никому и никогда ничего подобного не говорил. Просто мистика!
Нет, милейший Олег Михайлович, не мистика.
– Знакома ли вам фамилия Раздорова? Он
работает на телевидении.
Шитов полез в телефонную книжку.
– А где – на ОРТ, НТВ? Какой канал?
– Понятия не имею. Иван Николаевич
Раздоров, ассистент режиссера.
Продюсер ухмыльнулся:
– Ну, это не мой уровень. Может, конечно,
встречал когда, но дружбы не заводил. Ассистент – просто красивое название
посыльного. Сбегай туда, отнеси сюда, свари кофе… Мне такое знакомство ни к
чему. Предпочитаю общаться с редакторами, корреспондентами, ведущими, в конце
концов. Послушайте, если найдете эту сволочь, спросите, каким образом он
подделал голос. Мне интересно, как профессионалу. Вдруг он гениальный имитатор?
Остатки простуды еще бродили в организме, и я
поехала домой. Маруся смотрела телевизор, рядом, уютно щелкая спицами,
устроилась Зайка. Банди и Снап мирно дремали на ковре, Маркиза и Черри на
диване.
– Мамусечка, – закричала Маня,
увидев меня, – завтра с утра мы обязаны ехать к Войцеховским.
– Почему? – испугалась я.
– Звонил Женя, сказал, что его жена
согласна взять Лиззи, нужно отвезти их в питомник.
– Не могу.
– Мамуленька, – занудила
Маня, – у Жени завтра непредвиденный выходной, если не поедем, придется
ждать неделю, а то и десять дней. Вдруг Лиззи выбракуют? Пожалуйста. Вот ты не
хочешь, а собачку усыпят!
С малых лет Маня вила из меня веревки.
Принесли ее в дом годовалой. Младенец такого возраста впервые попал ко мне в
руки, поэтому я подошла к воспитанию творчески. Обложилась книгами Спока,
купила брошюру «Питание ребенка». Прочитав все это, поняла, что годовалый
ребенок должен съедать на ужин 250 мл каши, причем не из бутылочки, а из
тарелки. Соска портит прикус, пугали книги. Хороший преподаватель, как правило,
зануда. Я завела кухонные весы и специальную кастрюлю. И каждый вечер перед
плачущей девочкой появлялась тарелка с точно отмеренной порцией. Маруся
отбрасывала ложку, которую я пыталась засунуть ей в рот, но голод – не тетка,
и, съев наконец кашу, она засыпала в слезах. Но ровно через час просыпалась с
громким плачем. Мы с Аркадием укачивали ее по очереди, пели песни, по сто раз
меняли ползунки, гладили животик и почесывали десны – все без толку. Через
месяц Кешка похудел, побледнел и стал походить на тень. И тут выпала мне
командировка на три дня в Ростов. Четырнадцатилетний Аркадий великодушно
сказал:
– Езжай, как-нибудь справлюсь.
Я отправилась, но на конференцию не попала,
проспала все три дня в гостинице. Домой ехала, мучаясь угрызениями совести. Так
хорошо отдохнула, а бедный мальчишка небось глаз не сомкнул. Экспресс приходил
около полуночи. Успев на последний поезд метро, я осторожненько открыла дверь,
ожидая услышать гневные Машины вопли. Но в доме стояла пронзительная тишина. В
большой комнате на разложенном диване спал Аркадий. Рядом с ним, раскинув в
стороны руки и ноги, безмятежно сопела Маруся. Вдруг девочка села и, не
открывая глаз, заплакала. Кеша, не просыпаясь, нашарил рукой приготовленную
бутылочку с кашей и сунул девочке. Та одним духом опустошила емкость и снова
уснула. То же самое повторилось дважды: в три ночи и шесть утра.
– Ну не хватает ей твоих 250 мл на
ужин, – сообщил Кеша утром, – она от голода орет. А поест как следует,
и спит, словно ангел.
– Но в книге написано…
– Наплюй, – сказал Аркадий.
– А бутылочки? Вот здесь говорится, если
к году не приучить есть из тарелки, то…
– Мать! – перебил меня
Аркадий. – Ты когда-нибудь видела, чтобы человек пришел в ресторан и
попросил налить харчо в бутылочку? Все научились есть ложкой, и Манька
научится.
– Испорченный прикус… – гнула я дальше.
– Она собака, что ли, – возмутился
братец, – на выставке прикус показывать?
С той поры Маня стала получать заветные
бутылочки по первому требованию и спала как сурок до девяти утра. Это была ее
первая победа над нами. Прошло двенадцать лет. Ест дочка из тарелки ложкой,
ровные, красивые зубы сверкают, когда она улыбается. Умение добиваться своего
отточено до филигранности. Маруся отлично знает, за какую ниточку дернуть,
чтобы мы задвигались, как марионетки. К счастью, она почему-то оказалась
неизбалованной.
Вот и сейчас перед моими глазами предстала
картина: равнодушный Степан в голубом халате вводит крохотной Лиззи смертельную
инъекцию. А ведь собачке всего два года, и ее можно спасти, отдав Женьке.
– Завтра в девять поедем, – сообщила
я дочери.
Женькин сын, восьмилетний Славик, всю дорогу
судорожно вздыхал, боясь, что отец передумает. Маленькая, шелковистая Лиззи с
улыбающейся мордочкой заставила мальчика завизжать от восторга. Он взял
ласковую собачку на руки и зарылся лицом в золотистую шерстку.
