Толпа схлынула, я увидела Зайку. Невестка
помахала рукой.
– Аркашка пошел одеваться.
Мы спустились вниз. У гардероба стоял сын,
держа наши шубы. Пока Машка зашнуровывала ботинки и надевала дубленку, прошло,
наверное, полчаса. Наконец пошли на стоянку. Кешка резво ускакал вперед, мы
медленно плелись сзади.
– Мать, – раздался негодующий голос
сына. Аркашка быстрым шагом шел нам навстречу, держа в руках листок. –
Мать, что за ерунда?
Это была моя записка, оставленная на ветровом стекле
«Вольво».
– Парковала машину задом и разбила
человеку фару. Неудобно, нужно заплатить. Зачем ты взял записку?
Кеша ничего не ответил, сунул бумажку в
карман, потом подошел к пострадавшей машине и молча сел за руль. Хихикающая
Зайка уселась рядом. Я осталась с разинутым ртом. Ну надо же быть такой
идиоткой! Мало того, что кокнула сыну фару, так еще и не узнала машину. Вообще
о моей рассеянности ходят дома легенды. Ольга не может забыть, как я
торжественно подарила ей 13 октября прелестную фигурку кролика.
– Какая миленькая, – восхитилась
невестка. – Спасибо.
– Не за что, дорогая, – проворковала
я, – с днем рождения.
Зайка вздохнула. Она родилась 13 ноября, и я
это превосходно знала. Но лишний подарок ерунда. Хуже обстоит дело с
лекарствами. Если выпить по ошибке двойную дозу, оно непременно навредит.
Приняв в восемь вечера таблетки, я начинаю в девять мучиться: приняла или не
приняла? Потом стала глотать пилюли и вычеркивала дни в календаре. И опять
начались сомнения: забыла вычеркнуть или не съела положенного? Выздоровела я,
наверное, в конце концов от злости.
А вязание? Как-то раз, в Париже, я тихонечко
сидела в столовой и вязала. София внесла супницу, и в этот момент в дверь
позвонили. Пришли близкие друзья. Их, естественно, позвали к столу. Когда все
наконец уселись и Зайка подняла крышку супницы, то обнаружила там плавающий в
курином бульоне клубок. Дети потом долго требовали ответа: зачем сунула
недовязанный шарфик в суп?
Полная раскаяния, я поехала домой. Нечего и
говорить, что «Пежо» безнадежно отстал от «Вольво». Сынок несется как угорелый,
придерживая руль только большими пальцами. Я сижу, вцепившись в баранку, и
ползу как черепаха.
Ночью, около двух часов, проснулась и пошла
покурить возле открытой форточки. Какая версия лопнула! Абсолютно была уверена
в виновности Фриды. И как все здорово складывалось: Лариска узнаёт правду про
свекровь и начинает шантажировать старуху, требуя, чтобы та оставила ее в
покое. Старуха из страха перед невесткой решает отравить Люлю. Идет на второй
этаж и, пока невестка возится в питомнике, начиняет капсулы стрихнином.
Дождавшись, пока Люлю примет лекарство, вновь заходит в будуар и выбрасывает
оставшиеся таблетки, чтобы не оставить следов. Просто замечательная версия,
есть только один, совершенно пустяковый, изъян: Фрида никак не могла подняться
на второй этаж, а Лариска, опасаясь, как бы домашние снова не стали потешаться
над ее попытками похудеть, прятала волшебное средство именно в будуаре. И еще
одна странная вещь: в паспорт Ольги Никишиной вклеена фотография молодой Фриды.
На том снимке ей от силы 16 лет. Они что, с Пивоваровым переклеили фото? Или
это не Фрида? Я вытащила из секретера паспорт и принялась разглядывать
изображение. Всегда удивлялась, как милиционеры могут идентифицировать личность
по паспорту. Я, например, в паспорте жгучая брюнетка. Ладно, займусь пока
Раздоровым.
Утром позвонила Ване Буромскому. Мы с ним
учились в одной группе в институте. Только Ваньке быстро наскучило сеять
разумное, доброе, вечное, и он ушел работать на телевидение.
– Ванюша, – попросила я, –
выпиши пропуск, очень надо.
Около двух прибыла в «Останкино». Ванюшка не
подвел, в окошечке сразу выдали заповедную бумажку, и я вошла в здание.
Как найти на огромном предприятии человека,
если не знаешь, в каком отделе он работает? Очень просто – отправиться в
бухгалтерию. Ведь именно там выписывают зарплату, гонорары, и именно там есть
компьютер. А в компьютере миленький файл с информацией.
Проплутав по этажам, я наконец добралась до
финансового отдела. В большой комнате сидело штук двадцать женщин разного
возраста. Робко подойдя к одной из них, толстой, сонной девице, я заявила:
«Девушка, я из передачи «Здоровье».
Девица оторвалась от какой-то бумажной
простыни с цифрами и равнодушно заявила:
– Гонорары выдаем с 17-го числа.
Я принялась изо всех сил улыбаться:
– Я по другому вопросу.
– С бюллетенями в 301-ю комнату, –
тут же выпалила девица, не поднимая головы от расчетов.
– Нет-нет. Помогите отыскать Ивана
Раздорова. Мы сидели в буфете, он взял у меня кое-какие материалы и до сих пор
не возвратил, а в какой редакции работает – не знаю.
Толстуха недовольно фыркнула:
– Вы чего хотите, чтобы я бегала по
этажам и вопила: «Раздоров, где ты?»
– Конечно, нет! Но, может быть, вы
посмотрите ведомости на зарплату.
Бухгалтерша обозлилась:
– Умная какая! Ведомости по редакциям!
Знаешь, их сколько? На каком канале он снимает?
Этого я как раз не знала. Девушка подперла
жирной рукой складчатый подбородок и заявила:
– Повесь объявление на первом этаже и
отстань. Просто сумасшедший дом какой-то, работать не дают.
Тут дверь распахнулась, и в комнату,
ослепительно улыбаясь, вошел Леонид Якубович. В жизни он оказался еще лучше,
чем на экране: стройный, ясноглазый и пышноусатый. Представляю, что началось бы
в любой другой бухгалтерии при появлении всенародного любимца. Здесь же никто и
бровью не повел. Не переставая улыбаться, Якубович подошел к толстой девице и
вытащил коробочку.
– К чаю, Катюша.
– Уберите конфеты, у меня скоро диатез
начнется, – отреагировала Катюша, ее соседка поддакнула:
– Верно. Все сладкое тащат; нет чтобы
баночку кофе принести.
– Девочки, будут вам и чай и кофе, –
заверил Леонид, – а сейчас будьте душеньками.
– Гонорары с 17-го числа, – отрезала
толстая.
– Ну, девулечки, красотулечки! А я вам
билетики на передачу.
– Если везде, куда зовут, ходить станем,
умрем от истощения, – парировала Катюша, – идите к начальнику.
Прикажет – выдам, я человек подневольный.
Не гася улыбки, шоумен быстрым шагом двинулся
в другой конец комнаты. Толстуха грозно глянула в мою сторону:
– Чего ждешь, иди своей дорогой!
