Размазывая по лицу сопли, стриптизерка
сказала, что давно мечтала поучаствовать в съемках.
Хозяйка выслушала ее и приказала:
– Выздоравливай и убирайся из Москвы
подобру-поздорову. Да скажи спасибо, что на счетчик не посадили и баксы не
требуем. Даже не пытайся задержаться в столице и пойти работать в другое место.
Воровки и шпионки никому не нужны. Не послушаешься, в следующий раз окажешься в
подвале Склифосовского. Там тоже получишь отдельную площадь – только очень
холодную – полку в морозильнике. Чтоб через три дня духу твоего не было.
Она ушла, хлопнув дверью. Рафаэлла принялась
рыдать.
Мне стало не по себе. В конце концов из-за
меня девчонка вляпалась в историю. Надо помочь дурочке.
– Не реви, – приказала я, –
какой от этого толк? Сегодня еще переночуешь здесь, а утром отвезу тебя к
приятелям. Временно поживешь у них в Подмосковье, станешь помогать по хозяйству
за плату. Будешь тише воды, ниже травы и в Москву ни ногой. В колледже оформим
академический отпуск. Скажем, после несчастного случая мучают головные боли.
Год потерпишь, а там все утрясется, и хозяйка забудет. Сколько у тебя денег
сейчас есть на квартиру и где они?
Рафаэлла молчала. Я обозлилась.
– Мне твои гроши без надобности. Просто
интересно, они в надежном месте?
Девушка кивнула:
– Отвезла к маме.
– Ну вот и хорошо. Теперь давай адрес
колледжа.
Стриптизерка, оказывается, училась в том же
заведении, что и покойная Милочка Котова, на Полянке. И курс психологии вел у
нее Серж Радов.
Глава 25
В «Кодак» за пленкой я примчалась не через
два, а через четыре часа. Мальчишка-лаборант, боясь, что не получит обещанных
денег, сразу заявил, что снимки были готовы в назначенный срок. Я расплатилась,
сунула бумажный пакет в сумку и понеслась домой.
Посмотрю фото в спокойной обстановке.
Но дома меня ждала буря. Красная от злости
Маня орала на несчастного Аркадия. Брат пытался успокоить разбушевавшуюся
сестрицу, но не тут-то было. Девочка налетела на него с воплем:
– Как ты мог!
– Это не я, – слабо сопротивлялся
Кеша.
– Не ври, – затопала ногами
дочь, – не смей лгать. Оставила домик вот здесь в гостиной на столе.
Никого, кроме тебя, не было, говори, куда дел?
Ольга тихо хихикнула. Маня посмотрела на нее
своими большими голубыми глазами и четко проговорила:
– И нечего лгать, как сивая корова!
Я решила приструнить разошедшуюся девицу:
– Сивой бывает не корова, а мерин, и
вообще, что тут происходит?
Оказывается, в лицее дали задание оформить
экспозицию «Быт русской деревни XVIII века». Манюня рьяно принялась за дело.
Склеила из спичек избушку. У порога посадила вылепленных из пластилина
крестьянина с крестьянкой. Возле домика располагался огород с миниатюрными
овощами и скотный двор. Все животные сделаны из глины и любовно раскрашены.
Особой гордостью стал пруд. В него превратилось круглое зеркало из Зайкиной
косметички. На гладкой поверхности сидели толстые бумажные лебеди.
Страшно довольная результатом, Маруся
притащила поделку в гостиную, где на диване у телевизора мирно спал усталый
Кешка. Сестрица растолкала брата и велела придумать, как упаковать «усадьбу».
Аркадий побрел в гараж за коробкой из-под новой СВЧ-печки, которую вчера купила
Зайка. Вернувшись, он не нашел ни домика, ни крестьянина с крестьянкой, ни
пруда, только деревянную доску, на которой недавно стояла красота. Абсолютно
уверенный в том, что Манюня унесла «деревню» к себе, Аркашка мирно задремал. Пробуждение
оказалось ужасным. Над ним нависла багровая от злости Маруся, требовавшая
ответа. И вот так они ругались уже добрый час. Вернее, Машка вопила, а Аркадий
слабо отбивался.
С моим приходом страсти разгорелись. Правда,
интересно, куда все подевалось? В разгар ссоры Зайка заглянула под стол,
вытащила зеркало и слегка обжеванных лебедей.
– Ага, – воспрял духом приунывший
Кеша, – ты уверяла, что я сломал твою поделку и спрятал, но не будешь же
утверждать, что я ее съел?
И он указал пальцем на изгрызенных лебедей.
Маня на секунду притихла. Но глаза по-прежнему продолжали полыхать голубым
огнем.
– Так, – ледяным тоном произнесла
она. – Банди, Снап, ко мне.
Ротвейлер и пит, радостно помахивая хвостом,
тут же явились на зов.
– Кто это сделал? – прогремела Маня.
Но собаки по-прежнему виляли хвостами. Они не
умеют врать. Провинившийся, чаще всего это Банди, тут же лезет под диван и
начинает мелко дрожать. Однако сейчас их морды выражали искреннее недоумение.
– Черри! – возвестила Машка. –
Поди сюда!
Но пуделица словно испарилась. Всегда сидит в
гостиной и выпрашивает сдобное печенье, а сегодня исчезла. Мы бросились на
поиски и обнаружили ее в кухне между мойкой и холодильником.
– Так это ты! – возмутилась
девочка. – Слопала в одночасье крестьянскую деревню XVIII века, набила
живот спичками, пластилином и глиной. Ладно бы Банди, он и камни переварит, но
пудель! Катастрофа.
Черри виновато выглядывала из-под сбившейся
кудрявой «шапочки». Карие глаза влажно поблескивали, маленькая пасть
открывалась и закрывалась, словно пуделица пыталась сказать:
– Прости, прости, дорогая хозяйка, но так
вкусно пахло клеем!
Черри с детства отличалась необычными
вкусовыми пристрастиями. Кусок сырого мяса мог лежать у самой ее морды, но она
даже не прикасалась к нему. Другое дело тюбик с зубной пастой или клеем, а еще
лучше чьи-нибудь носки.
