– Дорого стоит, – почесал в затылке
шофер, – очень далеко ехать.
Ну вполне в провинциальном духе. Вокзальная
улица в противоположном конце города.
– Сколько?
– Ой дорого, – продолжал сокрушаться
водитель, – к чему тратиться? Садитесь на трамвайчик.
И он ткнул пальцем в небольшую группку
замерзших граждан, переминающихся с ноги на ногу.
– Долго ехать?
– На трамвае – часа полтора.
– А на машине?
– Минут десять, но дорого, вам не
подойдет.
– Сколько? – прервала я его стоны,
ожидая, что мужик сейчас выдаст: «Как минимум сто долларов».
Шофер секунду поколебался, потом еще раз
окинул взглядом мою куртку, сумку, сапоги и решил, что может требовать по
максимуму:
– Десять рублей.
Едва не расхохотавшись, я села в машину и
сказала:
– Действительно дорого, но я тороплюсь.
Задыхаясь и издавая предсмертные стоны,
«Жигули» покатили, подскакивая на бесконечных выбоинах. Летом городок,
наверное, смотрелся неплохо, но сейчас выглядел ужасно.
Вокзальная улица, длинная и изломанная,
оказалась на другом конце Качалинска. Лихо затормозив возле облупившегося
двухэтажного барака, машина заглохла.
Я вошла внутрь. Узкий коридор с выкрашенным
масляной краской полом встретил закрытыми дверями комнат и букетом всевозможных
запахов: щей, перегара, кошачьей мочи. Но сильней всего тут пахло бедностью,
даже нищетой.
Я постучалась в первую дверь. Высунулась
толстая тетка в застиранном халате:
– Чего надо-то?
– Где найти Полину Нестерову?
– Если под забором не валяется, то у
гастронома стоит, – сообщила добрая соседка.
– Комната ее где?
– Последняя слева, – буркнула баба и
исчезла.
Я дошла до указанной двери. Она оказалась
незапертой. Впрочем, красть здесь было нечего.
Окно, не мытое, пожалуй, лет десять,
прикрывала прикрепленная кнопками газета. На подоконнике стояла засохшая
герань, вокруг валялись окурки. На круглом столе – черная чугунная сковородка с
засохшими остатками чего-то несъедобного. Рядом примостилась щербатая чашка с
отбитой ручкой. Кровать с железными спинками и шишечками не застелена, простыни
приобрели цвет асфальта. Единственный стул с продавленным сиденьем угрожающе
покачивался. На вбитых в стену гвоздях висела одежда хозяйки. Старое драповое
пальто с потертым меховым воротником и ярко-красная кофта с игривой надписью
«Kiss me».
Я вздохнула и пошла к гастроному искать
хозяйку. Возле магазина кучковалось несколько помятых личностей с опухшими
мордами.
– За бутылку отведете к Полине
Нестеровой? – спросила я.
– Конечно, – засуетился плюгавый
мужичонка в кроличьей ушанке, – гони пузырек.
– Сначала баба, потом ханка, –
оборвала я его.
– Да вон на ящичках спит.
Я купила мужику жидкость с невероятным
названием «Качалинская отличная горькая настойка» и двинулась к ящикам.
На голых фанерках мирно похрапывала в стельку
пьяная тетка. Я огляделась по сторонам, соскребла немного снега с ближайшей
машины и сунула ей за шиворот. Ноль эмоций. Вокруг захихикали. Одна
сердобольная старушка посоветовала:
– Эдак ты ее никогда не разбудишь. Она
привыкшая к холоду, на снегу дрыхнет. Если уж очень надо, купи бутылку, открой
да к морде поднеси, живо вскочит. Только если она у тебя чего сперла, не
надейся, не вернет, моментом любой товар на водку меняет.
Поблагодарив бабульку, я приобрела еще одну
«горькую», содрала алюминиевую нашлепку и подсунула спящей красавице. Через
секунду на меня глянули такие родные Ларискины глаза… Даже не заглядывая в
паспорт, можно было сказать: это Полина. Цвет ресниц, форма бровей – все
точь-в-точь как у Ларисы, нет только в глазах искорки, делавшей Люлю столь
привлекательной. Взгляд тусклый, почти безжизненный. Легкий интерес возник в
мутноватых зрачках, когда они сфокусировались на бутылке.
Баба села на угрожающе дрожащих ящиках,
потрясла всклокоченной головой и прохрипела:
– Дай!
В моей богатой мужьями жизни имелся один
алкоголик. И я великолепно знала, что тетка, пока не выпьет, невменяема.
Протянутую бутылку алкоголичка ухватила твердой рукой и сделала гигантский
глоток. Так путник глотает иссохшими губами ключевую воду.
Настойка оказала целительное действие. Полина
даже попыталась улыбнуться и просипела:
– Ты кто?
– Ларису помнишь?
– Кого?
– Сестра у тебя была Лариса, помнишь?
– Ты кто?
– Ларису помнишь?
– Кого?
– Сестра у тебя была Лариса, помнишь?
Баба попыталась сосредоточиться, но, очевидно,
мысли в голове расползлись, как тараканы, потому что она сказала:
– Да, не помню.
Досадно. От пьяницы еще можно было чего-то
добиться, но от кретинки толку никакого. Тетка допила бутылку и через секунду
снова захрапела на ящиках. Я постояла несколько минут в задумчивости, затем
стала обозревать обклеенный объявлениями фонарный столб. Так, чиним
холодильники, пылесосы, телевизоры, уничтожаем клопов, перевозим мебель. Вот
оно: выводим из запоя. Я вытащила телефон и набрала номер.
Вскоре к магазину подъехал «рафик» защитного
цвета с красным крестом на окнах. Высунулся парень в весьма грязном халате и
бодро осведомился:
– Где клиент?
– Здесь, – ответила я и ткнула
пальцем в ящики.
Фельдшер вылез и в задумчивости уставился на
Полину, потом вынес вердикт:
– Большое поле для деятельности. Дорого
станет.
Местные стоны о безумной стоимости услуг
начали меня раздражать:
– Сколько?
– Двести рублей.
– Ладно.
– А то и двести пятьдесят, – заломил
парень, почуяв выгодного клиента.
– Хорошо, – согласилась я, – но
надо, чтобы девушка пришла в себя и смогла доехать до Москвы. И еще, учти,
поезд в три часа дня.
– Девушка-розанчик,
душечка-бутончик, – запел похмельщик, втаскивая безжизненную Полину в
«рафик».
