— Это вы — Лаура? — спросила Чернышева.
— Да, — удивленно ответила та, не понимая, что
нужно от нее этой богатой сеньоре. В глазах была и некоторая тревога. У
пассажирки, путешествующей в первом классе вполне могли пропасть вещи или
ценности. В таких случаях первое подозрение всегда падало на горничных.
— Я хотела с вами поговорить, — улыбнулась Марина.
— Конечно, сеньора. Вам что-нибудь нужно?
— Вы относили чью-нибудь записку на этом корабле?
Скажем, любовное послание?
Девушка заколебалась. В руках у Марины появилась купюра в
пятьдесят долларов. Зеленая бумажка производила впечатление даже в далекой
Аргентине. Лаура изумилась.
— Что вы хотите знать, сеньора?
— От кого было письмо, — Марина протянула купюру
девушке.
Девушка спрятала купюру в карман. Услужливо улыбнувшись,
сказала:
— На нашем корабле столько влюбленных рыцарей. Это был
сеньор Консальви. Он просил меня отнести записку в соседнюю с ним каюту.
— Вы относили всего одно письмо? Именно его письмо?
— Да. Только одно, — удивленно сказала девушка.
— Консальви, — прошептала Марина. И услышала шум
за своей спиной. Обернувшись, увидела своего напарника, который едва не
свалился с лестницы. Он с трудом удержался на последних ступеньках, и теперь с
нескрываемым торжеством смотрел на Чернышеву.
Нетерпеливый Благидзе не сумел спокойно ждать в баре, пока
она найдет девушку. Да и ожидание слишком затянулось. Когда через десять минут
Марина не появилась, он решительно поднялся и отправился вниз искать обеих
женщин. В конце концов, в Москве именно ему была поручена охрана полковника
Чернышевой и он не собирался рисковать ее жизнью ради такого подлеца, как
Флосман.
Но имя Консальви подействовало на него почти магически.
Теперь он смотрел на Чернышеву, наслаждаясь услышанным. Он все-таки был прав.
Под именем Консальви на судне скрывался сам Флосман.
Глава 14
Но подобное мнение, кажется, не разделяла сама Чернышева.
Она спокойно позволила девушке уйти, кивнув на прощание и начала подниматься по
лестнице. Прошла мимо Благидзе, ничего ему не сказав. Он пожал плечами.
Возможно, таким необычным способом она выражает свое недовольство.
Он молча пошел за ней. Теперь уже нет сомнений, кто
скрывается под чужим именем. Но в любом случае решение по судьбе Флосмана
должна принимать сама Чернышева. Она же молчала, словно обдумывая нечто важное.
Благидзе не хотел задавать никаких вопросов, наслаждаясь своей победой. На
палубе, где размещались каюты первого класса, она пошла своей каюте. Благидзе
благоразумно молчал, но шел следом.
У двери каюты она остановилась, оглянулась по сторонам,
будто ожидая кого-то увидеть, и вошла в свою каюту. Благидзе вошел следом.
— Когда у нас ужин? — уставшим голосом спросила
Чернышева, словно позабыв о признании Лауры.
— Они опаздывают, — взглянул на часы
Благидзе, — наверное, из-за этих допросов.
— Наверное, вы были правы, — наконец призналась
женщина, усаживаясь прямо на кровать, — второе письмо Флосман попросил отнести
в мою каюту кого-то из посторонних, чтобы обеспечить себе алиби.
— Конечно, — обрадовался было Благидзе, но тут до
него дошел смысл сказанного. — Вы сказали «кого-то из посторонних»?
Значит, вы считаете, что это была не Лаура.
— Вы невнимательны, — устало возразила
женщина, — я ведь спросила Лауру, сколько любовных посланий она относила.
И услышала, что только одно.
— Ну да, — нетерпеливо перебил ее Благидзе, —
именно то, которое вы получили. И которое было написано по-испански.
— Нет. Это было не то письмо, — спокойно заметила
Чернышева, — вы, как и большинство мужчин, очень нетерпеливы. Слышите
только то, что хотите слышать, не вслушиваясь в слова говорящего. Слышите, но
не слушаете своего собеседника. Она ведь четко сказала, что относила письмо сеньора
Консальви в соседнюю с ним каюту. Но ведь я не живу в соседней с Консальви
каюте. Там живет его девица, с которой он так неудачно поссорился. Значит, и
письмо Лаура приносило совсем не мне.
— Да, — ошеломленно согласился Благидзе, — я
… я не обратил внимание на эти слова девушки.
— А я обратила. Об их соседстве мне говорил еще Роберто
Гальвес. Поэтому я так спокойно отреагировала на слова Лауры. Но, видя ваше
нетерпение, не стала рассказывать о нем на нижней палубе, чтобы никто не
услышал нашего разговора. Хотя я уже начинаю подозревать одного из наших
пассажиров. Но для полной уверенности у меня нет доказательств.
— Это Консальви? — с надеждой спросил Благидзе.
— Это один из трех подозреваемых, — уклонилась от
прямого ответа женщина, — у меня пока нет твердой уверенности. А в таких
случаях нельзя спешить с выводами. Мне нужно будет все еще раз проверить.
— Пока Флосман не убьет еще кого-нибудь, — хмуро
заметил Благидзе.
— Не думаю. Это не в его интересах. Скорее, он захочет
еще раз доказать мне свое превосходство. Но на убийство не пойдет. Просто
Хартли, видимо, сумел зацепить его. Достал так сильно, что у него не было
другого выхода, кроме убийства. Но в случае со мной ему нравится
демонстрировать свое превосходство. Типичный образчик мужской логики. Убежденность
в превосходстве над женской логикой сквозит в каждом его действии.
Из динамика полилась музыка, призывающая пассажиров пройти
на ужин. Чернышева поднялась, тяжело вздохнула.
— Идемте на ужин, — предложила она, и посмотрев на
обувь Благидзе, заметила: — Вы, кажется, не воспользовались автоматом для
чистки обуви. Полицейские занесли столько грязи.
— Да, — покраснел Благидзе, — я просто не
успел. Меня допрашивали одним из последних.
— Завтра утром полицейские снимут оцепление, и все
пассажиры разъедутся по домам, — задумчиво сказала Чернышева, — у нас
осталась только одна ночь.
— Вы думаете, он попытается снова дать о себе знать?
— Я в этом убеждена. Сегодня ночью он обязательно
попытается в очередной раз доказать мне свое превосходство. Эти письма явный
образчик того, что он очень невысокого мнения обо мне. Значит, мне нужно,
доказать, что он ошибается.
— Но каким образом мы сможем его вычислить?
— Я уже почти знаю, кто это может быть. И потому
постараюсь сегодня убедиться в своих подозрениях.
— Суарес или Кратулович?
— Следите за всеми троими, — уклонилась от ответа
Чернышева, — и вам все станет ясно.
— Я это делаю уже два дня, — пробормотал Благидзе.
В ресторане за его столиком пустовало место Хартли, и многие
пассажиры с ужасом смотрели именно на этот столик. Сидевший недалеко Суарес
тоже несколько раз посмотрел в эту сторону. А вот Кратулович так ни разу и не
повернулся, предпочитая сосредоточиться исключительно на еде. Консальви и его
спутница тоже несколько раз смотрели в сторону столика, за котором раньше
обедал погибший.
