— Не волнуйтесь, — холодно улыбнулась она, —
мы справимся. Хотя это и говорит в пользу Флосмана.
— У вас будет оружие? — уточнил Липка.
— Я же сказала, чтобы вы не волновались, Идите в кассу
и заберите свой билет. Завтра встретимся.
Липка кивнул на прощание, Она проводила его долгим взглядом.
Судя по всему, предстоящий поединок с Флосманом может сделать их путешествие не
очень приятным.
Глава 4
Вечером этого дня Марина Чернышева снова встретилась с
Диасом. Никаких новых сообщений у него не было. За домом Липки постоянно
следили, но никто похожий на Флосмана там не появлялся. После встречи с Диасом
Чернышева передала через Благидзе в Центр подтверждение о встрече с Липкой и
Диасом. И только после этого, отпустив следовавшего за ней неотлучно Благидзе,
вышла в город.
Город был не просто красив. Это был своеобразный европейский
город в Южной Америке. Если модерн Бразилиа или роскошь Сантьяго были вызовом
латиноамериканских городов новому тысячелетию, то Буэнос-Айрес с его улочками,
внутренними двориками, многочисленными кафе, из которых доносились звуки танго
и джаза, мог по праву считаться самым уютным городом Южной Америки.
На огромном континенте, где было расположено десятка полтора
латиноамериканских государств, всегда соперничали две крупнейшие региональные
мини-супердержавы — Бразилия и Аргентина. Бразилия была более своеобразна,
более экзотична, более экспрессивна и более однородна в этническом плане,
выводя особую нацию бразильских горожан: белых, желтых и черных, смешавшихся в
одной расе, в которой текла кровь одновременно черных рабов, белых
португальских колонизаторов, коричневых представителей местных племен. Это была
негроидно-белая раса, в которой самба и карнавалы, казалось, были заложены в
самой крови нации.
Аргентина была другой. Здесь все еще четко разделялись
итальянские, немецкие и испанские кварталы. Текла не менее горячая кровь, но
самба и карнавалы были уже немыслимым зрелищем для более сдержанных
аргентинцев, для которых танго — танец внутренней экспрессии — становился
символом нации. Среди лиц преобладали характерные европейские черты южных
народов Европы, — итальянцев, испанцев — смешанные большей частью с кровью
местных аборигенов, часто белых туземцев, резко отличавшихся от своих
бразильских соседей. Может, сказывался более холодный климат или отсутствие
такого количества рабов, которые были завезены в Бразилию португальцами. Может,
сказывалась большая открытость испанской культуры миру. Но обе страны и оба
соседних народа резко отличались друг от друга в этническом, национальном,
эмоциональном плане. Единым для обоих государств была только одна
страсть-любовь к футболу, ставшему национальным видом спорта и в Бразилии, и в
Аргентине.
Но если в Бразилии это было помешательство, доходившее до
сумасшествия, то в Аргентине это было помешательство, доходившее до неистового
экстаза. Но не более того. Здесь не выбрасывались с балконов в случае поражения
своей — национальной сборной. Хотя переживали не менее сильно. Но, может, менее
театрально, чем это любили делать в Бразилии.
Марина и раньше неоднократно бывала в Буэнос-Айресе. Вместе
с Сантьяго это были два ее самых любимых города на континенте. Но если со
столицей Чили была связана грустная история о несостоявшейся любви и первом
чувстве, вспыхнувшем тут много лет назад, то со столицей Аргентины были связаны
только светлые воспоминания постоянного праздника и веселого аромата города,
так красиво встречающего каждого.
Проходивший мимо цветочник протянул ей цветок. Она знала,
что это бесплатно. Просто парень таким образом выражал ей симпатию, подчеркивая
ее красоту. Деньги можно было не платить. А можно было заплатить в десять раз
больше того, что стоила эта роза. Что она и сделала, вызвав ответную улыбку у
молодого человека.
В маленьком кафе «Каварено», которое принадлежало
итальянским иммигрантам из Северной Италии, она всегда пила кофе. По-особенному
заваренный «капуччино» со сливками был здесь какой-то особенно приятный. И даже
сын хозяина, сменивший своего отца, ровно шестнадцать лет назад впервые
обслуживший Чернышеву в этом заведении, уже не мог узнать в этой красивой,
зрелой женщине ту молодую девушку, которая приходила сюда пить кофе. Это было
так давно.
Тогда она впервые встретилась с Дорвалем. С единственным
человеком, в которого влюбилась сразу и навсегда. Но по непонятному капризу
судьбы они принадлежали разным странам. И разным ведомствам. Он был
представителем французских спецслужб, прибывшим в Южную Америку для выполнения
своего задания. Она была молодой сотрудницей советской разведки, впервые
попавшей на такое ответственное задание.
И они полюбили друг друга. Собственно, ничего) необычного в
этом не было. Молодой человек и молодая девушка познакомились и полюбили друг
друга. Необычным было другое. Один из них должен был умереть. Это был самый
мучительный и самый страшный выбор для женщины. Обрести любимого и потерять его
навсегда, лично отдав приказ о его уничтожении. Тогда в Чили с ней прилетел сам
«Ронкаль» — человек-легенда. Профессиональный убийца, иногда используемый в
особо деликатных случаях специалистами ПГУ. И она не смогла тогда сделать свой
выбор. Только упросила «Ронкаля» не трогать любимого человека.
Видимо, в душе этого чудовища что-то дрогнуло, если он
все-таки не стал убивать Дорваля и решил его пощадить. С тех пор она никогда не
видела и никогда не слышала о своей первой и единственной любви. У нее было много
встреч, были интересные мужчины, было неудачное замужество. Но единственная
любовь была однажды в жизни. И больше ничего подобного не случалось. С Дорвалем
было связано не просто воспоминание о первой любви. С годами чувства могли
несколько остыть, эмоции могли перейти в сферу разума. Но через девять месяцев
после тех памятных встреч в Чили у нее родился сын, которого она назвала в
честь отца — Аденом Чернышевым. И который теперь ждал ее в Москве, оставшись с
ее матерью.
Сыну было уже пятнадцать лет и она с удивлением, смешанным с
непонятным чувством восторга и горечи, все чаще обнаруживала, как сын похож на
отца. На единственного человека в этом мире, которого она любила по-прежнему и
который даже не подозревал о существовании своего сына.
Тогда из Чили она вернулась в Аргентину и отсюда улетела
домой. И тогда генерал Чернов, который был еще полковником, видя ее состояние,
посоветовал ей стать бесчувственной «сукой», не реагирующей на подобные
встречи. Сегодня в кафе она с ужасом убедилась, что, кажется, стала таким
человеком, уже не реагирующим так остро на те воспоминания. За все эти годы она
не попыталась найти Дорваля, выйти на него, узнать, что случилось с отцом ее
ребенка. Она стала прагматиком и реалистом. Полковник Чернышева прекрасно
понимала, что такая встреча никогда не состоится. Ей просто не разрешат этого
сделать. Она знала слишком много секретов и работала в разведке слишком долго,
чтобы ей разрешили вспомнить о любимом человеке — офицере французской
контрразведки ДСТ.
