Ночью он посетил другую прекрасную соседку, которая нежно
обняла его, откинула полог постели, там лежал труп ее неверного любовника,
которого она убила. В залог любви Казанова должен был спровадить этот труп.
(Эта история стоит лишь в издании Бузони.)
Из-за того что он прятал оружие в своей комнате и был выдан
слугой инквизиции, полицейские чиновники вытащили его из дома дворцового
художника и кавалера Рафаэля Менгса, чтобы привести в гнусную тюрьму Буэн
Ретиро, куда обычно бросали только галерных каторжников. Казанова написал Аранде
и некоторым другим грандам неистовые огненные письма и был выпущен. Согласно
своим привычкам он оставлял копии своих писем, эти копии можно во множестве
найти в Дуксе.
Его судьба так же редкостна, как он сам. Кавалер Менгс
пригласил его жить в своем доме. Министр принимает его, то же делают и гранды.
Что других разбивает, то для Казановы становится тропой удачи. Он затевает
бойкую фабрикацию прожектов. Для колонистов из Швейцарии он подыскивает Сьерру
Морену — родину дон Кихота! Казанова набрасывает программу поднятия их духа и
морали. Он приносит министру готовый план табачной фабрики в Мадриде. В Испании
слишком много праздношатающихся, цыган, гитаристов и нищенствующих монахов? У
Казановы есть план внутренней колонизации. Между делом он пишет текст оперы,
посещает Толедо и бой быков, порывает с Менгсом, спит с доньей Игнасией, сам
выдает Великому Инквизитору свои фривольные крайности, чтобы не быть выданным
кем-то еще, общается с шулерами и смертельно оскорбляет своего лучшего друга в
Испании, секретаря посольства Венеции в Мадриде графа Мануцци, любимчика посла
и сына шпиона инквизиции Джам Батиста Мануцци, того самого, который своими
уловками с гадальными книгами Казановы выдал его в лапы инквизиции и привел под
Свинцовые Крыши.
Казанова разболтал все тайны своего друга Мануцци какому-то
шулеру, что Мануцци мнимый граф, что посол является женой Мануцци, и т.п. Шулер
за сто цехинов доказал Мануцци, что его будто-бы друг Казанова является его
врагом. А Казанова стыдился знакомства с Мануцци, и еще больше самого себя за
гнусное предательство, неблагодарность и болтовню. Мануцци «посоветовал» ему
исчезнуть из Испании. Кроме того, у Казановы больше не было ни монетки. В
Португалию он не хотел, «так как не получал больше писем». Он уже хотел продать
часы и табакерку, когда книготорговец из Генуи занял ему семнадцать сотен
франков, которые Казанова не вернул. Он собирался в Константинополь, чтобы
сделать там свое счастье, без того чтобы стать мусульманином.
В Валенсии он встретил танцовщицу из Венеции Нину Бергонци,
«красивую, как Венера, испорченную, как Сатана», которая содержалась графом
Рикла, генерал-капитаном Каталонии, и более или менее открыто терпела Казанову.
Она пригласила его в Барселону, он приходил к ней каждый вечер после десяти,
когда уходил ее любовник. 14 ноября 1768 года он пришел к Нине и нашел там
мужчину, продающего ей миниатюры — это был Пассано. Казанова велел ему
убираться. Пассано сказал: «Ты будешь раскаиваться».
Когда на следующий вечер около полуночи Казанова выходил от
Нины, на него во тьме напали двое, он закричал: «Убийцы!», ранил одного,
потерял шляпу и с окровавленной шпагой пришел к своему швейцарскому хозяину,
который посоветовал немедленно бежать. Казанова улегся в постель и на рассвете,
несмотря на предъявленный паспорт, был заключен в цитадель, а через четыре дня
— в подземную тюрьму, нору, где он не получал ни бумаги с карандашом, ни лампы,
ни приличной еды. Находясь сорок два дня в этой норе без книг и источников, как
он хочет заставить поверить читателей, он пишет книгу в защиту венецианских
порядков «Confutazione…» против работы Амелота де ла Уссе, сатиры на Венецию,
которой Уссе каялся, сидя в Бастилии. Позднее Казанова сам создал еще более
острую сатиру на республику Венецию в своем «Иксомероне». Кроме нападок на
Уссе, «Confutazione» содержит аналогичные нападки на Вольтера и сотни
отступлений от темы; мастер отступлений в жизни, в любви и в литературе любил
отступление от основного пути почти так же сильно, как и распутство.
28 декабря 1768 года Казанова был освобожден с приказом в
течении трех дней покинуть Каталонию. Не поэтому ли он не мог больше мечтать о
Константинополе? Не чудо, что от таких душевных потрясений он получил в Аи
воспаление легких, которое привело его на край могилы. Он излечился благодаря
заботам женщины, которую ни он, ни хозяин, ни врач не звали, и которую не знал
никто.
В гостинице он встретил паломника, около двадцати пяти лет,
небольшого и хорошо сложенного, и красивую паломницу с распятием в шесть дюймов
в руках. Паломника звали Бальзамо. Десять лет спустя Казанова видел его в
Венеции; его звали Калиостро или граф Пеллегрини и красивая женщина все еще
была с ним. Казанова посоветовал ему ехать в Рим, где его заключили в тюрьму, а
его жену заперли в монастырь. Казанова описал Калиостро в памфлете «Soliloque
d'un penseur» («Одинокие размышления мудреца»), Прага, 1786.
Маркиз д'Аргенс, друг Фридриха II, подарил Казанове свои
сочинения и не советовал ему писать мемуары. Правду нельзя высказать. Казанова
знал, что правда — это центральная проблема мемуаристов, да, вероятно, и всей
литературы.
На пути в Марсель он въехал в замок Анриетты и узнал, что
она уже шесть месяцев находится в Аи и ей он обязан сиделкой, которую узнал в
замке. Он написал ей, она ответила, обещала писать и объяснила, что он ее видел
и не узнал, потому что она располнела. Она потребовала, чтобы он письменно
рассказал свою жизнь, она сделала то же, он получил от нее сорок писем. В Дуксе
не найдено ни одного.
Анриетта, «племянница» в Марселе, граф де ла Перуз, Рамберти
в Турине — все говорили ему, что он постарел. Ему было сорок пять лет. В Турине
он собрал подписчиков на свои «Confutazione», получил три тысячи франков
подписных сборов и велел отпечатать это сочинение в Лугано у доктора Аньели тиражом
в 1200 экземпляров, работая над корректурой по десять часов ежедневно; он хотел
не столько получить деньги за книгу, сколько с ее помощью завоевать прощение
инквизиторов Венеции. У него была тоска по дому, как у швейцарца, он устал от
Европы. Везде его преследовали полиция и кредиторы. Отовсюду он бывал выслан и
везде был заключен. Он тосковал по родине, по венецианской лагуне, по
чувственным девушкам, по остроумным господам. Он видел в Венеции земной рай.
После четырнадцатилетней ссылки он хотел милости. Он должен был ждать еще пять
лет — и терпеть нужду. С его большими успехами было покончено, покончено с его
блеском, покончено с его счастьем. Даже с лошади он упал, раны кровоточили, с
той поры он больше не ездил верхом. Везде он встречал мошенников, которые брали
его в кассу и надували (kujonieren). Всю жизнь Казанова был любимцем трех
интернациональных групп: танцовщиц, высшей аристократии и мошенников. С помощью
Берлендиса, венецианского резидента в Турине, Казанова официально послал свое
сочинение в инквизицию. Она приказала Берлендису строго следить за Казановой. В
Турине у него не было больше ни одной любовной связи. Он читал. Он читал, не
любя.
Он опускался все ниже. Он поехал в Ливорно с «фантастической
идеей». Он хотел помочь завоевать Константинополь флоту русского адмирала графа
Орлова, «тогда он, вообще говоря, не знал, чем должен жить», как два года
спустя он написал князю Любомирскому. И баронесса Ролль, которую он встретил в
Лугано, уверяла его,что он стареет; ужаснувшись, он подавил всякое желание к
ней. Он был обречен идти от разочарования к разочарованию. Граф Марулли и
господин да Лолио, когда-то друг Дзанетты, оклеветали его перед Орловым, и
адмирал не захотел больше знать о нем. В Неаполе один англичанин вызвал его на
соревнование в плавании. Он проиграл. Он выпрашивал у князя Любомирского
какую-нибудь должность в Польше, но словно говорил с глухим.
