Он работал по тринадцать часов в день. Он работал одержимо,
корректировал и писал заново, в поиске совершенства, красоты и прежде всего
правды, потому что правда была идеалом старого шулера, усталого мошенника и
сиятельного шарлатана. Он имел в виде литературную правду, так как эта правда
гораздо серьезнее чем большинство добродетелей. Что сказал бы этот всю жизнь
неудачливый венецианский литератор Казанова, восстав во плоти, как он
возродился в духе, и увидев прорву литературы о Казанове, или, лучше, прочитав
ее со своим неистощимым любопытством? Чтобы он сказал при этом, он, который не
мог пристроить свои книги, принужденный издавать их по подписке и за
собственный счет, крошечными тиражами, оставшимися в основном нераспроданными,
если бы мог увидеть многочисленные биографии, сотни специальных трактатов,
бесчисленные новые издания своих мемуаров?
Он был тем не менее достаточно самоуверен и предсказывал,
что в будущем его мемуары будут читать на многих языках. Вероятно, он не был бы
столь удивлен, как мы, этим поздним чудом. Вероятно, этот дерзкий и гордый
венецианец сказал бы: Какое чудо? Разве я не великий писатель и даже гораздо
больше — благодетель человечества? Благодетели человечества отнюдь не всегда
моралисты. Оцивилизовывание сексуального влечения задает основу семьи,
государства, общества и нашей цивилизации. Но эксцессы этого величественного
развития ведут от упорядочения природного влечения к его осуждению и
выматывающей нервы борьбе фанатиков против человеческой природы, против
чувственных удовольствий и радости жизни, и к войне против земной любви, даже
разрешенной законами, и тем более против любви свободной. Она ведет к истериям,
к сексуальному безумию и всяческим извращениям, к зелотизму, религиозному
помрачению и отчаянью перед жизнью, к онанизму в буквальном и переносном
смысле. И если сегодня вы снова живете в условиях определенной сексуальной
свободы, то мои мемуары принадлежат к великим освободителям и реформаторам, и я
сам, венецианец Джакомо Казанова. Разве не помог я расширить знания сексуальных
обычаев и сексуальной жизни моего столетия? Разве я не способствовал расширению
знаний людей своими сомнительными, многими поносимыми и многих изумляющими
воспоминаниями? Разве не был я со всей своей ложью и фальсификациями, со всеми
пародиями и подражаниями верным другом, слугой, поощрителем правды? И Казанова
вероятно сказал бы эти или другие похожие слова, но конечно с большим смехом,
потому что этот остроумный писатель полон изысканности, комической игры слов и
ума.
Конечно и я писал эти строки со смехом. Это ведь хорошая
шутка причислить Джакомо Казанову, циника и шарлатана, бесстыдного литератора и
бесстыдного соблазнителя, к благодетелям человечества, как было дерзким и
комичным, когда он называл себя благодетелем женщин. Но иногда в шутке
приоткрывается правда.
Конец
Послесловие
В журнале «Акцент» в 1971 году Герман Кестен заявил: «В том,
что написано проявляется автор — закутанный и обнаженный». Разве не подходит
это к его биографии Казановы? Но позволительно ли выуживать из книги ключи к
истории жизни и своеобразию личности автора? Тогда можно было бы ожидать
зачаровывающего, богатого событиями писательского существования.
Мы сразу натыкаемся на противоречие: в книге воспоминаний
«Художник в кафе» Кестен изображает фантастическую встречу между собой и
знаменитым соблазнителем, который набрасывает свой портрет и смеясь заключает:
«Итак, вы не игрок, как я, не любовник, как я, не выпивоха, курильщик, искатель
приключений, не бродяга или аферист.» И продолжает: «Очевидно, вам не хватает
настоящих честных грехов, к тому же вы женились лишь в двадцать девять лет и
слывете у друзей „деликатным женопоклонником“, а не ненасытным
„женопожирателем“, как я»
Тем не менее Герман Кестен прожил волнующую, временами
отважную жизнь. Прежде всего о самой ранней дате: родился 28 января 1900 года в
Нюрнберге, сын торговцы; юношеская любовь к Шекспиру, Шиллеру, Гейне и сказкам
братьев Гримм; в гимназические времена, проведенные в родном городе, сочинение
любовных стихов и трех никогда не публиковавшихся театральных пьес. С 1919 по
1923 год учился в университетах, вначале юриспруденции и национальной экономике
в Эрлангене с целью стать «защитником бедняков», позднее — германистике,
философии, всеобщей истории и истории искусств во Франкфурте-на-Майне. Глядя
назад, писатель замечает: «Я вел себя так, словно хотел стать uomo universale,
человеком энциклопедическим». Когда Кестен признается: «Я хотел быть свободным
от нравов, традиций, соглашений, обычаев, законов… Я хотел стоять и ходить, смотреть
и слушать, думать и смеяться — в полнейшей бесполезности», — это тоже
похоже на Казанову, который великие идеалы Возрождения очевидно воспринял лишь
«комедийно». Соответственно, он и влюблялся «многократно» и объездил
«пол-Европы» вплоть до Северной Африки, иногда сопровождаемый Тони Варовиц
(1904—1977), с которой был в бездетном браке с 1929 года.
Связи с коллегами возникли лишь тогда, когда с 1927 по 1933
год он работал в лекторате издательства «Кипенхойер» и быстро стал литературным
редактором. Так он способствовал появлению и редактировал сочинения Анны Зегерс
«Восстание рыбаков Санта-Барбары», Арнольда Цвейга «Споры о сержанте Грише»,
Лиона Фейхтвангера «Успех», драматические «Опыты» Берта Брехта и «Марш
Радецкого» Йозефа Рота.
Как многие художники-гуманисты антифашистский автор-еврей
Герман Кестен с началом нацистского господства должен был эмигрировать. Он
посвятил себя задаче «бороться против загрязнения немецкого языка, немецкой
истории, немецкой мысли, … против крови и тирании», и в июне 1933 года вместе с
Вальтером Ландауэром в рамках амстердамского издательского дама Аллерта де
Ланча основал первое немецкое издательство в изгнании. Здесь он дал новую
литературную родину Брехту и Брукнеру, Польгару и Кишу. В последующем он в
основном находился в Париже, Брюсселе и Санари-сюр-Мер, где встречался с
братьями Манн, с Фейхтвангером, Бруно Франком, Рене Шикеле, Эрнстом Толлером и
др. Осенью 1934 года совместно с Генрихом Манном и Йозефом Ротом он снял дом в
Ницце; на прогулках три писателя преимущественно говорили о «законах»
исторического романа, все трое тогда писали: Г. Манн «Генриха IV», Й. Рот
наполеоновский роман «Сто дней» и Г. Кестен испанский роман «Фердинанд и
Изабелла».
Потом разразилась вторая мировая война и, после
многонедельного интернирования и капитуляции Голландии, в мае 1940 года Герман
Кестен совершает авантюристическое бегство через Париж в Нью-Йорк. Там он
немедленно предоставляет себя в распоряжение только что созданного Emergency
Rescue Committee (комитета чрезвычайного спасения), чтобы впоследствии (по его
словам) «были спасены несколько тысяч европейских антифашистских и
антинацистских интеллектуалов». Вместе с Томасом Манном он информирует эту
организацию о подвергающихся опасности немецких или австрийских художниках,
ученых и политиках; при его персональном и энергичном участии получили
американские срочные визы Г. Манн, А. Деблин, Ф. Верфель, Б. Брехт и Марк
Шагал. Он всегда выказывал солидарность и необычайную готовность к помощи, так
что Стефан Цвейг называл его в связи с этим «отцом-защитником и почти-что
святым-защитником для всех рассеянных по миру».
