Литератор, всю жизнь терпевший неудачи, которому приходилось
издавать свои книги либо по подписке, либо за собственный счет, чьи пьесы
ставились в Париже, Дрездене и Генуе без какого-либо заметного успеха, среди
многих прочих рукописей оставил ненапечатанными и свои воспоминания, а тридцать
лет спустя после своей смерти нашел таки из-за них славу. Мемуары, изданные
вначале на французском языке одним пропавшим в безвестности итальянцем,
изуродованные в переводе на немецкий язык и вскоре снова изуродованные в
обратном переводе на французский, наконец «очищенные» переработкой лейпцигского
издателя, завоевали гигантский массовый успех и последующую мировую
литературную славу.
Казанова написал двенадцать томов мемуаров, пылающих огнем
юности и сладострастия, будучи при этом глубоким стариком между 65 и 73 годами,
в замке Дукс, где с 60 лет он был библиотекарем богемского графа Вальдштайна.
Двадцать пять лет они оставались в безвестности, пока один
из племянников Казановы не предложил их издательству Брокгауз, и в течении года
они произвели фурор в Европе, как у обычной публики, так и у поэтов, таких, как
Людвиг Тик, Генрих Гейне, Стендаль, Мюссе и Сент-Бев, и немедленно были
перепечатаны. Тем не менее во многих странах с тех пор они всегда печатались
только в выдержках, полный текст был недоступен для публикации, потому что
издательство Брокгауз, владелец оригинальных рукописей и первый их издатель, не
было удовлетворено предлагаемой ценой.
Лишь самые яркие герои истории и легенды — Нерон и Наполеон,
Фауст и Дон Жуан — получали такую поразительно широкую славу.
Кто же стал так знаменит? Кто получил такую славу?
Один человек в трех различных исторических эпохах — в первой
половине своей жизни, в старости и после смерти — выполнил три различные задачи
наилегчайшими средствами. Играючи (как и любил) он трижды достигал своей цели.
«Человек, который движет сам себя», в молодые годы он со своим сангвиническим
темпераментом следовал каждому капризу от одного счастливого случая к другому и
любил со всей радостью сердца одну прелестную женщину за другой, а часто и двух
женщин в одной постели. Его система состояла в том, чтобы не иметь никакой
системы. Его причудой была попытка продлить сладострастие.
В старости юморист Казанова с помощью пера создал из себя
Казанову — юного ловца счастья, тип архисовратителя, и, кроме того,
наслаждался, что в воспоминаниях о своей жизни еще раз вернул себе все
удовольствия и мысленно во второй раз соблазнил всех своих девушек и женщин.
Так, уже после смерти, он воссоздал себя — если может
умерший обладать творческой силой, — и получил от самого фривольного из
своих сочинений всемирную славу и третье существование. Именно прославлением
своей индивидуальной жизни Казанова создал из себя классический тип: и разнузданной
радостью от собственной персоны, и неистощимыми рассказами. Безудержной
откровенностью и безмерной самовлюбленностью Казанова из авантюрной жизни
очаровательного плута создал сюрреально громадную историю о неотразимом
соблазнителе. Так он стал легендой.
Но Казанова жил на самом деле. И сам написал свои мемуары.
Он был естественным сыном жизнерадостного восемнадцатого века, венецианским
бастардом и космополитом.
Везде он любил и везде был любим. Его уста и его перо были
переполнены всеми идеями и всеми предрассудками своего века. Он вторгался всюду
и не принадлежал никому, король паразитов, вечный жених, вечно налегке.
Новое распределение власти и богатства в обществе
восемнадцатого столетия потрясло все господствующие соглашения. Век Возрождения
кроме яркого света создал также и новые предрассудки. Среди сыновей века
появились безмерные оптимисты, влюбленные в Землю и во все человечество; они
хотели на все посмотреть по-новому и все сделать заново: нового бога и новую
логику, новую свободу и демократию, горы нового знания и нового сознания, новые
машины и новые шутки, и, кроме политических, социальных, религиозных,
технических и интеллектуальных революций совершить также революцию половой
жизни, эротики, земной любви.
Столетие весьма просто сотворило условия для нового типа
личности, и наоборот дало новому человеку новый тип влечения. Как Наполеон
благодаря революционному массовому ополчению доказал свой военный гений в
качестве массового потребителя мужчин, так в Казанове возник новый эротический
гений, массовый потребитель женщин. «Массы решают все.»
Фигура соблазнителя проявилась в классической древности
божественно-юмористически: Юпитер в похотливых превращениях от быка до золотого
дождя всегда комичен.
Христианство с кровавой серьезностью сделало архисоблазнителем
Сатану; он проделывает это как со старыми так и с молодыми ведьмами; в
Вальпургиеву ночь в качестве массового потребителя дьявол превосходит все
прижизненные достижения и Казановы и Дон Жуана.
Позднее образ соблазнителя стал более человечным. В Провансе
он стал поэтом, трубадуром; в других местах — демонизировался, как Фауст —
немецкий мистик, или как Дон Жуан — испанский аристократ с бухгалтерским
комплексом, презирающий женщин.
Казанова придал соблазнению божественно-языческий,
греховно-христианский, демонически-поэтичный характер. Небесные мифы, адский
грех, земную трагедию любви он превратил в сексуальное приключение, в
эротическую проделку, в сатиру, в страстную игру чувств. Сладострастие без
греха, любовь без трагедии.
«Настоящая юношеская проделка», — говорит он о
прекраснейшей любовной истории, над которой хочет лишь смеяться, и приглашает
читателя посмеяться вместе с ним. В любви один обманывает другого, говорит он.
Но после того как он здесь и там обманывал женщин, они отомстили ему: ведь он
не прекращал любить их, а они больше не любили его никогда.
Неустанный гедонист сделал из счастья карьеру. Он пришел из
ничего и хотел иметь все, всем наслаждаться и быть любимцем богов и людей. Он
так сильно прославлял свои успехи, как если бы сам в них сомневался. Он
постоянно жаждал новых приключений, знакомств с новыми людьми и овладения
новыми женщинами. У него всегда было лишь одно побуждение — духовное и
чувственное удовольствие, по любой цене, без раскаянья или моральных сомнений.
Самый светлый герой рококо, желающий лишь развлекать себя и
других, не оставлял после себя груды жертв, как древние соблазнители, но
напротив — радостных счастливиц, которым он богато отплатил равным
наслаждением. Вместо того, чтобы рушить сердца и клятвы, красть девственность и
приданное, обманывать супругов и женихов и вводить в отчаянье целые семейства,
он почти всегда делал своих возлюбленных счастливыми, как мы слышим из его
собственных уст и читаем в сохранившихся и опубликованных подлинных письмах его
подруг. Многие женщины продолжали любить его, хотя он давно их покинул. С ним
они побывали в волшебной стране счастья.
Способный в один день со свежим пылом влюбиться сразу во
многих, он всегда верил новому, верил что на этот раз он будет любить как
никогда прежде, и заражал возлюбленную трогательной верой в чудо.
