Майор со смехом воскликнул, что стража задержит Франческо.
На следующее утро Казанова посетил военное министерство. Он
хотел освободить брата и отказаться от места фенриха. За полчаса все уладилось.
Казанова с Франческо расположились в одной меблированной комнате. Он получил
отставку и сто цехинов от своего заместителя. Радостно он снял мундир и решил
взяться за профессию игрока в карты. Через восемь дней он проиграл последнее
сольди.
Надо было жить и он за талер в день стал скрипачом в театре
Сан-Самуэле, выстроенном в 1655 году одним из Гримани.
С тех пор как он «утонул так глубоко», он не ходил больше в благородные
дома. Его предупреждали, что он будет стыдиться, обдуманно став бездельником и
наслаждаясь этим.
Привлекательный, здоровый, талантливый, знающий, развитый,
он стал второсортным скрипачом, после того как представлялся своим знакомым
доктором обоих прав, священником, секретарем римского кардинала и офицером. Так
много банкротств в двадцать лет делало его смешным. Он кончил там, где могли бы
начать даже неуклюжие. Его честолюбие дремало.
Как и его товарищи, после спектакля он шел в кабак и в
бордель. Они дрались с гуляками и ложились с женщинами, не заплатив. Они
отвязывали гондолы у берега, по ночам посылали акушерок к благородным дамам,
которые не были беременны, они посылали священника для последнего причастия к
молодоженам, звонили как на пожар в колокола домов и церковных башен, на
площади Сан Анджело свалили мраморный памятник, убегали из гондол, не заплатив.
Их было семеро, часто они брали с собой Франческо.
Случай спас Казанову от плохого конца. В середине апреля он
играл на благородной свадьбе, продолжавшейся три дня. На рассвете третьего дня,
уставший, он покинул оркестр, чтобы пойти поспать, как увидел сенатора в
красной мантии, спускавшегося по лестнице, который на пути в свою гондолу
достал платок и выронил письмо. Казанова поднял письмо и отдал сенатору,
который настойчиво просил Казанову забраться в гондолу, чтобы в благодарность
отвезти его домой. Когда Казанова уселся рядом на скамеечку, сенатор попросил
его потрясти и помассировать ему левую руку, которую он не чувствует. Казанова
тряс изо всех сил. Вдруг сенатор сказал ему неясным низким голосом, что уже
отнялась вся левая половина и он чувствует, что умирает.
В ужасе Казанова откинул полог и схватил фонарь. Он увидел
умирающего с перекошенным ртом. Он понял, что это удар. Он приказал
остановиться и побежал за хирургом. Они были на той самой площади, где три года
назад он до полусмерти побил Раццету. Узнав в кофейне адрес врача, он потащил
его в гондолу прямо в халате. После того как хирург пустил сенатору кровь из
вены, Казанова разорвал свою рубашку на полоски и перевязал его. Потом он
приказал грести изо всей силы, быстро прибыл к Санта Марина, разбудил слугу и
отнес почти безжизненного сенатора в постель. Казанова взял все в свои руки и
приказал позвать еще врача, который сделал второе кровопускание и одобрил при
этом первое. Казанова расположился рядом с постелью сенатора.
Часом позже в большой тревоге один за другим прибыли два
патриция, друзья больного, и расспросили Казанову. Они были достаточно
тактичны, чтобы не спрашивать кто он такой, и он окутал себя скромным
молчанием. Больной едва показывал признаки жизни, разве что дышал. Ему делали
компрессы. Священник ждал его кончины. Казанова отсылал всех посетителей. Два
патриция и Казанова молча сидели у постели больного. В середине дня в той же
комнате они немного поели.
Вечером старший патриций сказал весьма учтиво, что если у
него есть дела, он может удалиться; они же останутся на ночь на матрацах у
постели больного. Казанова сказал, что расположится в кресле; больной может
умереть, если он его покинет.
Оба господина выглядели пораженными. Поздно вечером все трое
поели. Господа рассказали, что их друг — сенатор Маттео Джованни Брагадино,
единственный брат прокуратора. Ему пятьдесят семь лет.
Сенатор Брагадино, маркиза д'Урфе и граф Вальдштайн станут
тремя большими покровителями Казановы.
Брагадино происходил из прекрасной семьи. Из-за своей веры
один его предок был сожжен турками, другой (алхимик) — повешен христианами.
Маттео Джованни Брагадино, красивый, ученый, очень мягкий и
остроумный, приверженец черной магии, был известен красноречием и большим
талантом политика, а еще как галантный мужчина, совершивший много безумств ради
дам, как и дамы ради него. Он был игроком, много проигравшим. Его свирепейшим
врагом был его брат, прокуратор Венеции.
Однажды прокуратор был при смерти, как утверждали три врача,
от того самого яда, от которого так же болел и умер его сын. Прокуратор обвинил
в отравлении брата, но Совет Десяти единогласно признал его невиновным.
Пострадавший от злого брата, который похитил у него половину
доходов, он жил «как любезный философ в лоне дружбы». Два преданных друга,
породнившиеся между собой и происходившие из благородных семейств, господин
Дандоло и господин Барбаро, печально сидели у его постели.
Когда врач Ферро растер ему грудь ртутной мазью, чтобы
возбудить циркуляцию крови, больному к радости обоих друзей наконец стало
лучше, но еще двадцать четыре часа его мучил сильнейший прилив крови в голову.
Он был весь в жару и в смертельно-опасном возбуждении. Казанова видел, что
глаза Брагадино уже закатывались и он едва мог дышать. Он разбудил друзей и
объяснил, что больной умрет, если они немедленно не удалят мазь. Он тотчас
обнажил грудь Брагадино, отлепил пластырь и заботливо вымыл его теплой водой.
Тут Брагадино задышал легче и впал в тихий сон.
Утром врач был весьма удовлетворен, увидев больного в
хорошем состоянии. Но когда господин Дандоло посоветовал ему удалить пластырь,
доктор гневно раскричался, что это сведет больного в гроб; кто осмелился
вмешаться!
Тут Брагадино сказал: «Доктор, человек, освободивший меня от
ртути, что меня давила, это врач, понимающий больше, чем вы.» Он имел в виду
Казанову.
Казанова и врач уставились друг на друга в полном изумлении.
Казанова молчал, чтобы не пуститься в смех. Врач презрительно смотрел на него,
как на шарлатана. Наконец он холодно сказал, что раз уж так пошло, то наука
может освободить место. Его поймали на слове.
Так Казанова стал врачом сенатора. Он был восхищен. Он
объявил больному, что его вылечат природа и диета.
Отставленный врач рассказывал сумасшедшую историю всему
городу. Многие удивлялись, что Брагадино взял врачом дешевого скрипача. Он
объяснял всем, что без Казановы задохнулся бы; один умный скрипач может знать
больше, чем все врачи Венеции.
Думал ли Казанова, что выступает наполовину шарлатаном, как
когда-то наполовину совратил женщину?
Он стал оракулом Брагадино и двух его друзей. Он был
настолько дерзок, что как каждый второй ученый говорил о книгах, которых
никогда не читал, и цитировал медицинские теории, которые понимал лишь
наполовину. Брагадино уверял, что для молодого человека он слишком учен. Нет ли
у него каких-либо сверхъестественных знаний? Он может тихонько сказать правду.
