«Ее своеобразный костюм», пишет Казанова, «двадцать лет
назад мог быть очень модным» — этими же словами через сорок лет Шарль де Линь
опишет костюм Казановы.
Балетти сказал, как его друг восхищен, что время не может заставить
увясть прекрасную землянику на ее груди. Это была родинка. Она обязана ей своим
именем — Фраголетта. «Я всегда была Фраголеттой», гордо сказала она, «и всегда
ей останусь.»
Казанова почувствовал ужас. Из-за этой Фраголетты его отец
был выслан из Пармы, приехал в Венецию к Дзанетте, матери Казановы, и стал его
отцом. Она, можно сказать, была поводом к его существованию. Она
поинтересовалась, как его зовут.
«Я — Джакомо Казанова, сын пармезанца Гаэтано.» Пораженная,
она шагнула к нему. Она молилась на его отца. Беспричинная ревность вскоре
исчезла. Она уже смотрела на Джакомо, как на сына. «Обними меня, как свою
мать», просила она. Все еще точными жестами актрисы она поднесла к
увлажнившимся глазам кружевной платочек. «Единственным недостатком твоего отца
была неблагодарность.»
Похоже, у сына был тот же недостаток. Он больше не ходил к
ней.
Именно благодаря хорошим связям с полусветом и миром театра
входит Казанова в большой мир. Итальянские художники и артисты считались
лучшими в Европе. Итальянские певцы, танцоры, актеры, архитекторы, музыканты и
писатели в восемнадцатом веке вызывали фурор при всех дворах и во всех
столицах. Женщины итальянского театра, видевшие у своих ног половину
аристократии Европы, любили длинноногого сорванца с родины, выступавшего, как
большой господин, расточавшего любовь и деньги, всегда забавного и услужливого.
На яркой сцене его жизни они образовали хор и эскорт, иногда они играли роли
его первой, второй, третьей, четвертой любовницы, напоминали ему о родине и на
чужбине открывали многие двери.
Как только он пускался в путь, сразу начиналось его новое
приключение и захватывало его прочно, но ненадолго. Так шел он по жизни. Один
случай вел к другому. Каждый каприз становился судьбой. Своенравие, повторяясь,
стало чертой характера.
Шум у двери стал новым поворотом. В соседней комнате он
нашел орду сбиров, этой «итальянской напасти, непрестанной чумы». Человек в
постели ругал — на латыни — хозяина. Хозяин объяснил Казанове, что это
иностранец, раз знает латынь. Под одеялом пряталась женщина, сбиры хотели
посмотреть на свидетельство о браке. Если они не женаты, то окажутся в
заключении, кроме того господин должен заплатить вожаку сбиров три цехина.
Казанова захотел поговорить с господином…
«Это что, разбойники?»
Казанова заговорил на латыни. Человек в постели не желал
никому давать ни талера. Он был офицер. Персона рядом с ним прошла в гостиницу
в форме офицера.
Казанова уже загорелся. Женщина под одеялом! Интрига!
Казанова попросил офицера довериться ему и дать свой паспорт. Это был капитан
венгерского полка императрицы Марии-Терезии на пути из Рима в Парму с письмом
кардинала Алессандро Альбани к М. Дютильо, министру герцога Пармы.
В красивом платье и причесанный поспешил Казанова в
епископский дворец и, вопреки лакеям и слугам, к постели епископа, который
направил его в свою канцелярию. Начальник канцелярии спросил Казанову, почему
он вмешивается в чужие дела, ему надо обратиться к руководителю сбиров.
«Ничего подобного, господин аббат!», воскликнул Казанова.
«Ничего подобного!»
Обрадованный прекрасной суматохой, которую он так быстро
устроил, Казанова пошел в гостиницу к венгру и сказал, что все идет
великолепно. Кто-нибудь другой был бы напуган затруднениями с епископом и
полицией, но Казанова с удовольствием и страстью к сенсации, характерным для
типичного бездельника, вмешивался во все, что его не касалось. Он действительно
ненавидел полицию и был готов с первого взгляда влюбиться в романтическое
существо под одеялом.
«Из какой страны ваша спутница?», спросил он венгра.
«Из Франции, она говорит только по-французски.»
«Значит, вы тоже говорите по-французски.»
«Ни слова!»
«Пантомима — тяжелое искусство?»
«Мы понимаем друг друга.»
«Могу ли я с вами позавтракать?»
«Спросите лучше сами.»
Казанова спросил. Прекрасная головка молодой женщины в
мужском спальном колпаке внезапно вынырнула из-под одеяла. Казанова сказал, что
восхищен ею, она кокетливо ответила, он пошел за кельнером. Когда вернулся, она
была одета в голубой сюртук и причесана по-мужски. За завтраком венгр непрерывно
говорил с ним. Казанова непрерывно смотрел на француженку.
Потом он пошел к графу Спада. Генерал, не обрадованный
вмешательством священников в свою епархию, приказал адъютанту вначале
пригласить офицера со спутником на обед, а потом потребовать от епископа
удовлетворения в соответствии с притязаниями капитана.
Когда Казанова пришел с адъютантом, сбиры ретировались.
Капитан пожелал — и получил — тридцать цехинов и коленопреклоненное извинение
хозяина и сбиров. Часом позже Казанова с венгром и француженкой пришли к графу
Спада. Поездку в Неаполь он отложил. Капитан был близок к шестидесяти,
француженке было двадцать и она была обворожительна. В Парму Казанова хотел
ехать с ней, венгром он уже был сыт.
За столом графа Спада прекрасная француженка выступала, как
мужчина. Но синьора Квирини плавилась от ревности. Старый аббат уверял, что
хозяин и сбиры приходили по заданию инквизиции: инквизиция не желает, чтобы
мужчина спал с кем либо, кроме своей жены.
Через двадцать лет в Испании Казанова обнаружил, что комнаты
в гостинице запираются снаружи, словно тюремные камеры. Из этого обстоятельства
он проницательно заключил, что наступает угроза падения монархии, которая и в
самом деле рухнула — двести лет спустя и по другим причинам.
«Можно ли жить вместе, не понимая ни слова?», спрашивала
синьора Квирини. (Уже Монтень писал об итальянских куртизанках, которые требуют
разговоров так же, как и любви.)
Француженка возразила, что для ее дел не требуется ни слова.
«Но ведь ничего не возможно без слов или писем», вскричала
Квирини.
«Игра тоже?»
«Вы и играете вместе?»
«Мы не занимаемся ничем другим, мы играем в фараон и я держу
банк.»
Джульетта Квирини рассыпалась в смехе.
«Велик ли выигрыш у банка?», спросил генерал.
«Ах, выигрыш такой неопределенный, что не стоит разговора.»
Никто не перевел венгру этот ответ. Казанова был очарован
«пикантным» тоном. Он уже думал над «путями и средствами» завоевания
француженки. Неужели венгр выиграл ее без единого слова? Он предложил ему свою
коляску, очень удобную, с двумя свободными задними сидениями. Когда они
согласились, он пошел в кофейню, где собирались аристократы, и за двести
цехинов купил коляску у графа Дандини, сына того профессора из Падуи, у
которого Казанова слушал пандекты.
