Анриетта пожелала, чтобы швея обедала с ними. Казанова дал
Анриетте кошелек с пятидесятью цехинами на карманные расходы. Он выступал как
миллионер. Венгерский капитан, которого Анриетта звала папочкой, три дня
приходил на обед.
«Не тратишь ли ты слишком много?», спросила Анриетта, когда
он купил ей четвертое платье. «Если для того, чтобы завоевать мою любовь, то ты
зря теряешь деньги, потому что сегодня я люблю тебя так же, как и вчера, и
всегда всем сердцем. Если ты не богат, то я стану упрекать себя.»
«Дозволь мне иллюзию богатства! Не думай, что можешь меня
разорить. Ты рождена для моего счастья. Обещай лишь не покидать меня.»
«А ты свободен? Я — нет. Если меня обнаружат — это конец. К
счастью, никто не знает меня в Парме. Офицер в Риме был моим тестем, и вез меня
в монастырь. Поэтому я убежала с венгром, оценившим меня в десять цехинов. Мне
казалось долгом отвечать на его ласки, которые он предпринимал вероятно тоже из
чувства долга, невзирая на свое здоровье. Только в Парме и только с тобой я
стала счастлива. Большего я не хочу рассказывать.»
После счастливой ночи они были влюблены как никогда. Об
Анриетте, которой Казанова поклоняется, он делится с читателем каждой
эротической деталью (если они не сокращены издателем). «И так мы горели три
месяца в радостном упоении счастья.»
В девять утра явился учитель итальянского, учтивейший
человек «превосходно образованный на старомодный манер». Очевидно, уже с 1749
он в образовании пошел под гору.
У портнихи Казанова узнал, что дядя ее мужа — настоятель
собора по имени Казанова. Таким образом эта портниха тоже была его двоюродной
теткой.
Учитель итальянского уверял, что мадам обладает весьма
обширным образованием и знает геральдику, сферическую геометрию, историю и
географию.
Его звали Валентин де ла Айе и по его словам он был инженер
и профессор математики. В жизни Казановы он сыграл заметную роль. Двадцать три
года спустя аббат Боллини писал Казанове: «Де ла Айе стал глухим и проповедует
мораль в кофейнях.»
Казанова особенно любил Анриетту за ум. Человек, который не
может все двадцать четыре часа в сутки делать женщину счастливой, не имеет
права обладать такой женщиной, как Анриетта. С ней Казанова стал абсолютно
счастливым, а в разговорах с ней счастливее, чем в ее объятиях. Она была
начитанна, обладала логикой математика и грацией ребенка. Ее смех придавал ее
замечаниям налет фривольности. Даже неумные люди в ее обществе становились
остроумными. Она завоевывала все сердца.
В общем, говорит Казанова, он мало ценит красоту, не
сопровождаемую умом. Остроумная дурнушка могла удерживать его дольше, чем
глупая красавица. При этом он не был феминистом, не любил ученых женщин, и был
убежден, что ни одна женщина не преуспеет в науке так, как мужчина.
Анриетта все еще носила форму. Когда портниха принесла новое
платье, Казанова не решился присутствовать при превращении, пошел прогуляться и
во французской книжной лавке встретил господина 38 лет в парике с буклями,
Мишеля Дюбуа-Щательерольта, гравировщика, который был директором монетного
двора герцога Пармы, хотя герцог и не имел собственной монеты. Казанова целый
час болтал с господином, показавшим ему многие свои гравюры.
В гостинице его уже ждал венгр, пришедший к обеду. Дверь
отворилась. Очаровательная дама грациозно приветствовала их. Капитан и Казанова
«потеряли всякое самообладание».
«Разве я не та же самая?», спросила Анриетта.
Казанова хотел пасть к ее ногам, чтобы вымолить прощение за
недостаток почтения прежде. Добрый капитан вначале окаменел и смотрел не нее
смущенно, а потом беспрерывно благоговейно кланялся. Она блестяще играла
хозяйку дома, обращаясь к капитану как к другу, а к Казанове как к любимому
супругу.
Театрал Казанова был восхищен этой сценой преображения.
Счастье было слишком совершенно, чтобы длиться долго. Музыка
была ее страстью. Но она никогда не слушала итальянскую оперу. Она боялась быть
случайно узнанной, и он взял ложу во втором ярусе, где не зажигали свечей.
Давали комическую оперу Буранделло. Она восхищалась финалом и Казанова достал
ноты. Он хотел купить клавир, но она не играла.
На четвертый или пятый раз в их ложу пришел Дюбуа. Казанова
его не представил, но заказал золотой медальон. Когда на следующий день они
сидели за столом с де ла Айе, Дюбуа принес медальон и его представил де ла Айе.
Через месяц Анриетта бегло говорила по-итальянски. Казанова
же выучил с ней французский больше, чем с Далакуа в Риме. Они десятки раз
ходили в оперу, но не заводили знакомств, выезжали на прогулки в коляске, но ни
с кем не заговаривали. Де ла Айе ежедневно обедал с ними, часто заходил Дюбуа.
«Анриетта философствовала лучше, чем Цицерон в Тускулануме.»
Они жили лишь друг другом и не скучали ни минуты.
Когда закончился оперный сезон, Дюбуа пригласил их на
концерт в свой дом. Среди господ сплошь среднего возраста Анриетта была
единственной дамой. Когда закончил играть виолончелист, Анриетта попросила
попробовать его инструмент. Казанова побледнел от ужаса. Но она повторила номер
виртуоза, вызвав всеобщие аплодисменты, и сыграла еще шесть пьес. Казанова был
восхищен и в некоей лихорадке должен был выйти в сад, чтобы там заплакать.
Переход от страха к радости был слишком силен. Она рассказала, что выучилась
играть в монастыре, причем по приказу настоятельницы девушки могли играть на
виолончели лишь в каком-то странном положении. На следующее утро он купил
виолончель. Ее игра очаровала его.
Несколько недель спустя они с Дюбуа поехали в Колорно, где в
часть двора был иллюминирован парк. На вечерней прогулке с ними заговорил
кавалер из свиты инфанта Луи и спросил Анриетту, не имеет ли он чести быть ею
узнанным. Анриетта отрицала. Позднее Дюбуа сообщил, что господин д'Антуан
думал, что узнал Анриетту. С глазу на глаз она сказала Казанове, что д'Антуан —
знаменитое имя в Провансе. Она стала неспокойна. Казанова предложил уехать в
Геную, а потом в Венецию. Она колебалась. Через четыре дня курьер принес письмо
господину де Фарузи и подождал ответа. Д'Антуан просит встречи у Казановы, где
передаст ему запечатанное письмо для госпожи д'Арчи. Он просит прощения у
Казановы за этот шаг. Если господин д'Антуан заблуждается, то госпожа д'Арчи
может не отвечать.
Она возбужденно читала письмо. В нем было четыре страницы.
«Не думай обо мне дурно, милый друг», сказала она, «но честь двух семейств
требует, чтобы я не показывала тебе письмо. Я вынуждена встретиться с
господином д'Антуаном, который утверждает, что является моим родственником.»
Казанова воскликнул: «Итак, начинается последний акт! О, я,
несчастный!»
«Сдержись», просила она, «и пригласи письмом господина
д'Антуана назавтра в три часа. На несколько минут ты оставишь нас одних. Господин
д'Антуан знает всю мою историю, мои упущения. Если он не примет все мои
условия, я не стану возвращаться во Францию и мою дальнейшую жизнь посвящу
тебе. Но если я сочту необходимым расставание, мы оба должны быть сильными.
Верь мне. Я возьму себе большую долю несчастья, если отрекусь от наверное
единственного человека, которого нежно любила.»
