Он был влюблен. Он мучился оттого, что не осмеливался ее поцеловать.
При этом он был счастлив, что она его любит. «Мы были бы счастливы», сказал он,
«если бы соединились навеки; но ведь я мог бы быть вашим отцом».
«Мне уже четырнадцать», сказала она.
«Мне двадцать восемь!»
«У какого же двадцативосьмилетнего есть четырнадцатилетняя
дочь?»
Казанова был тронут такой невинностью. К невинности у него
было пристрастие развратника. Но и рафинированных он тоже любил. Однако, у
нашего соблазнителя была совесть. Очень редко он был действительно коварен с
женщинами, с которыми спал. Наоборот, главным образом он трудился, чтобы на
свой манер быть великодушным, беречь их чувства, предостеречь их от осложнений
и беды, быть им полезным и до и после, по возможности сделать их счастливыми без
своей причастности, привести их под венец, короче, сотворить все наслаждения, а
не разрушить. Все время, пока он был вблизи, он делал приятное и давал
возможность делать приятное; наслаждался и дарил наслаждение.
Казанова и Катарина пошли в оперу, брат подошел к концу.
Казанова пригласил их в ресторан и радовался аппетиту малышки. Больной от
любви, он едва говорил и оправдывался зубной болью.
После еды Кампана сказал сестре, что Казанова влюблен и
сразу почувствует себя хорошо, если она согласится поцеловать его. Со
смеющимися губами она повернулась к Казанове и из почтения поцеловала в щеку.
«Разве это поцелуй! Дети, поцелуйтесь настоящим любовным
поцелуем!», воскликнул Кампана. Бесстыдный сводник рассердил Казанову, но
Катарина печально наклонила голову и сказала: «Не торопи его, я не имею счастья
ему нравиться». Тут Казанова принял ее в объятья и дал ей долгий пылающий
поцелуй в уста. Брат зааплодировал. Она смущенно надела маску.
На следующее утро пришел Кампана и рассказал, торжествуя,
что сестра сказала матери, как они с Казановой любят друг друга, и как она
хочет выйти за него замуж. Однако отец не хочет давать разрешения, но он стар,
между тем они любят друг друга. Мать позволила втроем ходить в оперу. Кампана
сразу попросил всего лишь об одной маленькой услуге: он может купить большую
бочку кипрского вина за вексель сроком на шесть месяцев. Но купец требует
поручительства, но захочет ли Казанова подписать его вексель?
Казанова подписал. Он купил дюжину перчаток, дюжину шелковых
чулок и пару вышитых подвязок с золочеными пряжками. Он пришел вовремя, брат с
сестрой уже ждали. Кампана оставил их наедине. Было еще рано и по предложению
малышки они пошли в один из садов на Цуэкке, который он арендовал на весь день.
Они сняли маски. Катарина надела лишь блузку и юбку из тафты. «Я видел даже ее
душу.» Малышка весело прыгала вокруг, смеялась, бегала с ним наперегонки. Он
выговорил приз, когда проигравший делает все, что скажет выигравший. Она
выиграла и спряталась за дерево. Он должен теперь найти ее кольцо. Она спрятала
его на теле и предоставила себя его рукам. Он исследовал ее карманы, складки ее
лифа и юбки, ее туфли, ее подвязки выше колен. Он не нашел кольца и искал
дальше.
В конце концов он нашел его на ее груди. Когда он выуживал
кольцо, рука дрожала.
«Почему вы дрожите?», спросил невинный ребенок и дал ему
реванш. Он выиграл и велел обменяться с ним подвязками. Он преподнес новые
подвязки и, так как ее чулки были коротки, то подарил и новые чулки.
Смеясь, она пообещала, что брат не возьмет ее позолоченные
пряжки! Он стал еще влюбленней и поэтому хотел хранить ее невинность.
Обрадованная подарками, она уселась на его колени и поцеловала его, как
целовала отца. Он с трудом подавил желание.
Вечером они в масках пошли в оперу, а на обед с Кампаной и
его подругой в казино Кампаны. Дамы поцеловались. Госпожа Колонда показала себя
с Катариной весьма любезной, хотя она очень ревновала к Катарине, потому что
предпочитал ее Казанова. Кампана отпускал шаловливые шуточки.
За десертом он обнял подругу и пригласил Казанову обнять
Катарину. Когда Казанова сказал: «Я люблю вашу сестру и разрешу себе вольности
только тогда, когда буду иметь на это право», то Кампана засмеялся и с госпожой
Колонда, которая уже была навеселе, повалился на канапе. Дальнейшее было
бесстыдством. Казанова увлек Катарину в оконную нишу и встал перед ней. Однако
она все видела в зеркало и была пунцовой.
На следующий день Кампана извинился, он думал, что Казанова
уже имел его сестру.
Казанова с каждым днем становился все влюбленнее. Он
описывает, как бесстыдно мог брат выдать свою сестру Катарину кому-нибудь менее
педантичному.
Здесь мастер нежного, постепенного, психологического
соблазнения возмущается брутальным подрывателем нравов. Осторожный Казанова
вынужден притворяться перед Кампаной. Он узнает, что Кампана оставил в Вене
жену и детей, сделался банкротом, а в Венеции так компрометировал отца, что тот
выгнал его из дома; и поэтому все делается, чтобы он не узнал, что сын снова
живет в его доме. Он соблазнил замужнюю женщину (неодобрительно замечает
соблазнитель Казанова!), которую супруг не хочет больше видеть (это более всего
не нравится Казанове — ведь он делал супругов друзьями и укреплял брак!), он
растратил все деньги своей метрессы и толкал ее на проституцию, так как не
знал, как помочь себе другим способом. Его бедная мать, которая молится на
него, отдает ему все, даже свои украшения. Казанова решил не верить ему больше.
Его мучило подозрение, что бедная Катарина должна стать невинной причиной
разорения Казановы и оплатить распутство брата.
Захваченный «чувством, которое было так непреодолимо, что
можно назвать его совершенной любовью», Казанова уже на следующий день пошел к
Кампане, чтобы снова упрекнуть его; вошли мать с дочерью, Казанова заявил
матери, что он любит ее дочь и надеется взять ее в жены, поцеловал руку матери
и был так взволнован, что лил слезы; мать тоже плакала.
Казанова бросал брату горчайшие упреки за преступление,
которое сам Казанова вскоре повторил против той же жертвы. Аморальный в
деяниях, он постоянно обнаруживал более или менее правильные моральные
убеждения. Он хорошо знал, что делал дурно. Он не был бесчувственный
преступник, а всего лишь слабый человек!
Мать оставила брата с сестрой наедине с Казановой. Катарина
сказала брату, что его поведение бесчестит обоих. Кампана заплакал, он был
господином своих слез. На следующий день после троицы он хотел отвести сестру
на встречу и дать Казанове ключ от двери, причем после ужина он мог бы отвести
сестру домой.
У Казановы не было сил отклонить ключ. Малышка полагала, что
по обстоятельствам ее брат мог бы вести себя в высшей степени порядочно.
Казанова страстно желал того, что должно было совершиться на
следующий день. Это совершилось. Он снял ложу в опере, перед этим они пошли в
сады на Цуэкку и взяли апартамент, потому что в саду сидело множество мелких
кампаний. Они хотели послушать лишь конец оперы и насладиться хорошим ужином. У
них было семь часов. Малышка сняла маску и уселась на его колени, он почти
наслаждался ею и тем, что бережет ее; это добродетельное заявление было
приправлено все более пламенными поцелуями.
