Следующие рапорты от 16 и 30 ноября 1754 года заняты лишь
литературными раздорами. Мануцци, похоже, забыл свою жертву. Только четыре месяца
спустя, 22 марта 1755 года, посылает он новый рапорт, очевидно побуждаемый
Кондулмером, который уже с 15 февраля был красным инквизитором.
«Сильвестро Бонкузен, содержатель отеля, который знает
Казанову, сказал мне, что после того как тот снял рясу, он был виолончелистом в
Германии, служил в бюро адвоката Марко да Лецце… и что он не знает, какой
религии Казанова принадлежит… Дон Джованни Батта Цинни из церкви Сан Самуэле,
друг Казановы, сказал мне…, что считает Казанову готовым ко всему, кроме шулерства;
что он без зазрения совести знакомится с иностранцами, чтобы приводить их
играть с патрициями. Цинни сказал мне, что дружба Казановы с Зорзи и братьями
Меммо идет от того, что все они философы одного сорта. Я нажал на него, чтобы
он объяснился лучше. Он признался, что они большие эпикурейцы… Я затратил много
стараний, чтобы добыть эти сведения».
После длительного молчания рапорты Мануцци от 17, 21 и 24
июля довели его жертву до краха. Сообщение от 17-го говорит о магических
искусствах Казановы, которого Бернандо Меммо по «Млечному пути ввел в религию
адептов». Проклятым надувательством розенкрейцеров и «ангелов света» он
заколдовал других патрициев, чтобы вытаскивать из них деньги… У него много
знакомств среди иностранцев и благородных молодых людей; он посещает
многочисленных молодых девушек, женщин и дам другого света, что дает ему
возможность развлекаться на все лады… За несколько дней он проиграл в Падуе
более шестидесяти цехинов. Мне сообщил Джакомо Капаль и некий Чезарино, игрок в
фараон, что в понедельник вечером в таверне «Роланд-триумфатор» Казанова читал
атеистическую поэму на венецианском диалекте, над которой он сейчас работает. Я
не думаю, что можно хуже относиться к религии или думать о ней; Казанова
считает всех, кто верит в Иисуса, придурками. Кто бы не говорил с Казановой,
находят неверие, дерзость, бесстыдство и распутство в таких количествах, что
содрогаются».
20 июля 1755 года объявляется короткий приказ: «Мануцци
должен напрячься, заполучить и доставить эту поэму!»
Мануцци не смог это сделать. В сообщении от 21 июля 1755
года он пишет: «У него множество дурных книг, а внутри стенной ниши редкие
предметы, и среди прочих разновидность кожаного фартука, который носят люди в
так называемых ложах, зовущие себя каменщиками.»
Казанова в мемуарах не упоминает об этих атрибутах
масонства.
Все сошлось в этом злосчастном месяце, чтобы уничтожить его.
Мать братьев Андреа, Бернандо и Лоренцо Меммо обратились к старому рыцарю
Мочениго, дяде Брагадино, что не могут больше выносить Казанову-совратителя и его
племянника. Госпожа Меммо обвинила Казанову, что он совращает ее сыновей
атеизмом. Если вмешаются святейшие власти, то Казанова тотчас может кончить
аутодафе.
Андреа Меммо, сенатор, падуанский провведиторе (правовед),
посол в Риме, потом в Константинополе, вольнодумец, бонвиван, был всю жизнь
другом Казановы. Во времена его молодости Казанова был его ментором. Даже как
прокуратор республики он придерживался весьма вольного тона в своих письмах,
доказывающих большую симпатию к Казанове; некоторое количество их сохранилось и
было опубликованно. Казанова вовлек его и его братьев в масонство. Андреа Меммо
был другом Гольдони, Бернандо Меммо — протектором Лоренцо да Понте.
От секретаря посольства, с которым Казанова познакомился
позднее, он узнал, что три шпиона инквизиции обвиняли его в вере в Сатану. А
именно, Казанова не проклинал черта, когда проигрывал. Кроме того, ел мясо в
пост и общался с иностранными посланниками, которым за большие суммы,
маскируемые под выигрыши, продавал тайны патрициев, у которых он жил. Короче,
из Казановы делали заговорщика первого ранга и предателя родины.
Уже много недель знатные друзья советовали ему ускользнуть
за границу, так как им занимается инквизиция. Казанова отвечал как глупец, что
ненавидит всякие беспокойства, что у него нет ни угрызений совести, ни
раскаяния, потому что он невиновен. Он рассуждал как человек, живущий в
свободной стране.
Ежедневные неудачи отвлекали его от собственных проблем. Он
ежедневно проигрывал, был кругом в долгах и заложил все украшения. Его сторонились.
24 июля 1755 года (эту точную дату Казанова, однако, никогда
не узнал) трибунал инквизиции отдал приказ схватить Казанову живым или мертвым.
За три-четыре дня до именин Казановы, Мария Маддалена
подарила ему несколько локтей серебряных кружев, чтобы обшить костюм из тафты,
который он хотел надеть в первый раз накануне именин. Он пришел к ней в
красивом новом наряде и сказал, что вернется на следующий день, чтобы одолжить
у нее денег; он не знал этого наверняка. У нее был только их неприкосновенный
запас: пятьсот цехинов.
Ночью он играл под честное слово и проиграл пятьсот цехинов.
Чтобы успокоится, он пошел в Эрберно на Большом канале — фруктовый и цветочный
рынок.
Он был в это время среди молодых господ и дам, которые,
проведя ночь в сладострастии и в игре имели моду ходить в Эрберно, чтобы
успокоить нервы видом многих сотен лодок с фруктами и овощами и рыночной
толчеей. Когда-то венецианцы любили таинственность в любви и в политике. Новые
венецианцы любили все демонстративное. Молодые господа показывали свое счастье
с молодыми девушками и молодыми дамами, которые этого ничуть не стеснялись.
Было хорошим тоном выглядеть совершенно утонченными и по-возможности появляться
одетым небрежно.
Когда Казанова через полчаса пришел домой и хотел достать
ключ, он нашел входную дверь сломанной, всех жителей разбуженными, а домашнюю
хозяйку в плаче. Мессир Гранде с бандой сбиров силой ворвались в дом и
перевернули все вверх дном, чтобы найти сундук контрабандной соли. В самом
деле, за день до этого гондола доставила сундук, но с бельем и одеждой графа
Секуро. Осмотрев сундук, мессир Гранде удалился. Он обыскал и комнату Казановы.
Хозяйка хотела потребовать безусловного удовлетворения. Казанова признал ее
правоту и обещал в ту же ночь поговорить с господином де Брагадино. Он улегся в
постель, но не мог заснуть и через три-четыре часа пошел к Брагадино, рассказал
ему все и попросил об удовлетворении для женщины. Три друга были весьма
подавлены. Брагадино пообещал ответить после обеда. Де ла Айе обедал с ними, но
не сказал ничего. Это должно было показаться ему подозрительным, считает
Казанова, даже не получи он дополнительного предупреждения; но если боги хотят
покарать кого-нибудь, они карают его слепотой. По этому поводу Казанова признается:
«После обеда Брагадино с двумя друзьями провел его в кабинет и хладнокровно
заявил, что вместо мести за обиду своей квартирной хозяйке он должен думать о
собственной безопасности и бежать.»
«Сундук полный соли или золота был только предлогом. Без
сомнения, ищут тебя и думали найти. Ты спасен своим добрым гением, поэтому
беги! Завтра, вероятно, будет поздно. Восемь месяцев я был государственным
инквизитором и знаю применяемый ими стиль задержания. Из-за ящика с солью не
ломают входные двери. Может быть, они знали, что тебя нет в доме и пришли,
чтобы дать тебе возможность побега. Доверься мне, любимый сын, тотчас скачи в
Фузине и как можно быстрее отправляйся во Флоренцию. Оставайся там, пока я не
напишу, что ты можешь вернуться безопасно. Если у тебя нет денег, я дам тебе
для этого сотню цехинов. Мудрость велит тебе уехать».
