Со стучащим сердцем он взял книгу в руки и нашел следующий
стих: «Fra il fin d'ottombre e il caрo di novembre». Такое точное соответствие
стихов показалось ему чудом. Хотя он в это совсем не верит, но сделает все,
чтобы предсказание стало правдой. Между концом октября и началом ноября лежит
лишь полночь. С ударом колокола в полночь 31 октября на 1 ноября он покинет
свою тюрьму.
Странно, говорит Казанова.
В темнице он стал столь глуповат, что верил в собственные
пирамиды. Это наполовину прощает его мошенничество.
Теперь своими рассказами Казанова систематически доводил
Сорадачи до обалдения. Сорадачи просил простить его, потому что месть
богородицы уже началась, его рот полон язв. Это были типуны. Казанова не знал,
лжет ли малый. Он вел себя, как если бы ему верил. Оба хотели обмануть друг
друга. Кто был ловчее?
Казанова принял восхищенную мину. Он хотел, чтобы Сорадачи
разделил его счастье. На рассвете мне явилась святая дева и велела простить
тебя. Ты не умрешь, но вместе со мной покинешь тюрьму.
Сорадачи сел ошеломленный на свой соломенный тюфяк.
Казанова рассказал: «Я провел бессонную ночь. Письма сулили
пожизненное заключение. Наконец я задремал и увидел сон. Святая дева,
богоматерь, стоит возле меня и говорит: Сорадачи — поклонник моего святого
розового венка. Он находится под моей защитой — прости его. За это мой ангел в
человеческом облике проломит потолок твоей темницы и через пять-шесть дней ты
будешь свободным. Этот ангел начнет свою работу сегодня ровно в час и закончит
ее за полчаса до заката; потом он снова вернется при первом свете дня. Если ты,
следуя моему ангелу, захочешь покинуть тюрьму, то должен взять с собой Сорадачи
и заботиться о его пропитании, предполагая, что он бросил ремесло шпиона. Ты
должен все ему рассказать».
Сорадачи сидел, окаменев. Казанова начал все спрыскивать
святой водой и в голос молиться. Почти через час Сорадачи спросил: услышат ли
они ангела или все это Казанове только приснилось?
О нет! Они услышат голос ангела! А может ли поклясться
Сорадачи, что он бросил шпионить?
Вместо ответа Сорадачи тотчас заснул, проснулся через два
часа и осведомился, не может ли он поклясться чуть позднее.
Пока не появился ангел; тогда он должен либо поклясться,
либо отстать. Так велела святая дева.
Сорадачи выглядел довольным, потому что не верил в появление
ангела. За час до срока Казанова пригласил его поужинать, сам он пил лишь воду,
Сорадачи выпил все вино и вдобавок сожрал весь чеснок, который его еще больше
возбудил. Когда пробило час, Казанова бросился на колени и ужасным голосом
велел ему сделать тоже самое. Сорадачи смотрел на него блуждающим взглядом, но
послушался. Как только Казанова услышал тихий шорох отца Бальби, пробиравшегося
в отверстие, то вскричал: «Он пришел!» Казанова упал ничком, дав Сорадачи
хороший удар кулаком так, что тот тоже повалился на брюхо. Ломание досок
вызвало большой шум. Так они лежали с четверть часа. Он велел Сорадачи три с
половиной часа вымаливать прощение у Розового венка. Он хотел совершено
запутать брадобрея. Время от времени Сорадачи засыпал измученный однотонной
молитвой и неудобной позой. Иногда он бросал взгляд наверх или на образ девы.
Это было невыразимо смешно.
Казанова велел ему, чтобы утром, когда придет Лоренцо, он
оставался на соломенном матраце, лицом к стене, без малейшего движения или
взгляда на Лоренцо. Если Лоренцо спросит его, он должен отвечать, не смотря на
Лоренцо, что не спал всю ночь и хочет отдохнуть.
Сорадачи поклялся на образе Марии. Казанова поклялся тоже,
что при первом взгляде Сорадачи вверх задавит его на месте.
Когда Сорадачи уснул, Казанова два часа подряд писал Бальби.
Когда работа будет окончена, ему надо прийти только один раз, чтобы проломить
потолок, в ночь с 31 октября на 1 ноября. Они будут вчетвером. Он написал это
письмо 28 октября.
На следующий день написал Бальби: путь готов, последнюю
планку потолка камеры Казановы он сможет проломить за четыре минуты.
Сорадачи сдержал слово. Лоренцо ни о чем его не спросил.
Сорадачи и Казанова целый день говорили на божественные темы, Казанова
становился все мистичнее, Сорадачи — все фанатичнее, чем больше пил вина,
подливаемого Казановой.
Утром 31 октября Казанова видел Лоренцо в последний раз. Он
дал тюремщику книгу для Бальби. Он написал ему, что потолок надо проломить в
одиннадцать.
Казанова извиняется перед читателями, за употребление имени
святой девы, Франциска и т.д. всуе. Он охотно отказался бы от этого, если мог
бы добыть свободу иначе! Должен ли он был задушить любимого Сорадачи? Это было
бы легче и безопаснее. Он отговаривается тем, что Сорадачи должен умереть
естественной смертью. Кто побеспокоится об какой-либо жертве под Свинцовыми
Крышами?
Но это — не путь для Казановы. Лучше религиозная проказа,
чем труп!
Когда Лоренцо ушел, Казанова сказал брадобрею, что в
одиннадцать сквозь потолок придет ангел и принесет ножницы, которыми Сорадачи
должен постричь бороды ангелу и Казанове.
«У ангела есть борода?», — спросил Сорадачи.
«Увидишь! Потом мы покинем камеру, пробьемся через крышу
дворца дожей, спустимся на площадь Святого Марка и уедем в Германию.»
Сорадачи молчал и ел, Казанова не мог спать и не откусил ни
кусочка.
Час пробил. Ангел пришел. Сорадачи хотел пасть на пол. Это
не нужно, сказал Казанова. В несколько минут Бальби расширил дыру в потолке.
(Счет за починку, найденный аббатом Фулином в актах венецианской инквизиции,
опубликованный С. ди Джакомо, очевидно, относится к этой дыре.) Кусок доски
упал в камеру. Отец Бальби бросился в объятия Казановы.
«Ладно», сказал Казанова, «Ваша работа сделана, моя
начинается». Бальби дал ему пику и ножницы. Казанова велел Сорадачи подстричь
обоим бороды, и в голос засмеялся над миной Сорадачи, который с открытым ртом
уставился на Бальби, выглядевшего скорее как дьявол, чем ангел. Тем не менее
Сорадачи прекрасно подстриг их.
Нетерпеливо, чтобы посмотреть помещение, он попросил Бальби
и Сорадачи постеречь в камере, и полез. Он нашел потолок камеры графа Аскино,
забрался внутрь и обнял его. Он тотчас увидел, что по своил силам старик не в
состоянии вместе с ними бежать по крутой крыше, покрытой свинцовыми плитами.
Луна должна была зайти после одиннадцати, солнце встать
около половины восьмого, у них было семь темных часов. Напрасно пытался он
занять у графа тридцать цехинов. Граф объявил, что у него нет денег, при этом
семь детей и т.д., он плакал. Казанова разделил веревку на два мотка. Отец
Бальби уже упрекал его, что у него нет определенного плана. Граф предостерегал
со всей говорливостью адвоката, тревожущегося о двух цехинах. Но, может быть,
длинная и логичная речь адвоката это только риторический прием Казановы,
который устами нейтрального человека еще раз хочет напомнить читателю о всей
опасности происходившего.
