Он ненавидел механику жизни, вечное повторение, закон
изнашивания материи и сил. Когда он, как всегда, начинал чувствовать сладкое
привыкание к месту, к людям, к подруге, его охватывал вид панического ужаса,
вероятно страх смерти, переведенный на другой язык, изнанка неистощимой жажды
жизни. После честного бегства, из перемены и безумного стремления к новизне
возникало новое повторение, вечная механика, та же техника изменений в
постоянном коловращении.
Такой охотник за любовью, собственно, охотится за более или
менее осознанным идеалом. Чтобы быть занятым тем, чем всегда был занят
Казанова, надо быть в сущности таким же праздным человеком, каким всегда был Казанова.
Всегда охотясь за случаем, он всегда убегал от времени. Поэтому неумолимый
охотник мог легко выглядеть как бедный затравленный зверь. Между двух прихотей
его мучила великая скука: taedium vitae. Когда он ничего не делал, он должен
был играть; когда играл, он должен был любить и наоборот; когда любил, он
должен был путешествовать. Рычащий внутренний мотор толкал этого человека,
перпетуум мобиле любви и жизни. Верный нескольким большим страстям, при любой
смене объекта он оставался идентичен самому себе. Все более удовлетворенный, он
становился тем более голодным и жаждущим, чем более изливался. Почти всегда
радостный, даже счастливый, он не был довольным. С течением лет он начал игру и
с людьми. Чем больше он обманывал женщин в ощущениях, тем чаще он обманывал их
драгоценностями, деньгами и вещами, главным образом стареющих женщин.
Несмотря на автоматизм любви, при столь многих связях с
женщинами, он не мог не стать знатоком женщин и даже знатоком людей. С их лиц
он считывал их темперамент и их причуды, их нравы и законы. Сверхвоодушевление
своих партнерш в любви, которое он знал как искусственно возбудить и возвысить,
временами действовало даже на него, так что он был готов к крайностям,
заговаривая о женитьбе, после чего быстро и без рассуждений устраивал концовку,
как будто бы хотел покарать женщин за то, что они ему, а не он им так сильно
нравились.
Казанова есть превосходное доказательство, что очень многие
женщины никоем образом не являются прихотливыми в любви, а, напротив, боязливы,
инертны, в них отсутствует фантазия, они неопытны. Тот, кто добивается женщины,
забывая обо всем, кроме нее и себя, имеет большие шансы ее завоевать. Если
женщина нравится мужчине, то в большинстве случаев и он нравится ей. Это очень
легко — завоевать благосклонность людей. Большинство людей лишь ждут
соблазнения. Странным образом большинство людей вследствие естественной
потребности нравиться, не принося при этом жертв и без риска, едва ли готовы
при этом к усилиям, чтобы завоевать людей и достичь своей цели.
Казанова везде м всегда выступает тотальным смакователем
жизни, одухотворенным дилетантом жизненного искусства. Поэтому он также
извлекает из жизни, из игры, и, напоследок, из литературы все, что может
извлечь лишь экстраординарный человек. Вместе с другими страстями им двигало
также желание мудрости, законное и незаконное любопытство, связанное с
извращенным педагогическим импульсом. Он хотел быть учителем мудрости,
философом, пророком — не только из обмана. Обманщик обычно слишком гнил,
слишком бездуховен, без воображения, слишком общественно несостоятелен, чтобы
достичь своей цели законными средствами. Казанова принадлежал к тем редкостным
обманщикам в шутку, которые любят игру с людьми из-за ощущения собственного
превосходства.
Как и большинство учившихся с удовольствием и любовью, он
был также вдохновенным учителем. Этот удивительный педагог был временами сам по
себе небольшим университетом, с легким, всегда готовым красноречием, вечно
втянутым в диалог, когда нужно — в диалоге с собой, мнимый монологист и неподдельный
рассказчик монологов; именно потому великие спорщики часто являются лишь
монологическими долгоговорителями.
Но даже шарлатан Казанова из чистой радости диалога
временами выдавал свои опаснейшие тайны, как об Эстер Хопе.
Любовь — тоже удовольствие диалогическое. Казанова был
соблазнителем не только женщин, ни и бесчисленных мужчин, которых он
«соблазнял» не сексуально, а духовно, которых заинтриговал, развеселил,
развлек, склонил на свою сторону прекрасно вышколенным шармом, жизненной силой
и полнотой бытия, властью своей личности, звучной радостью, остроумием и
скабрезностью.
Годы учения Казановы никогда не закончились. Годы странствия
Казановы, который хвастал, что «изучил мир в путешествиях», начались в ранней
молодости и закончились в старости лишь против его воли.
Ему было сорок четыре года, он был крепок умственно и
физически, когда, став в Париже банкротом, поехал в Голландию, чтобы добыть
новых денег.
Золото и драгоценности у него все еще были во всех карманах.
Его слуга ехал впереди. Его сопровождал швейцар. Казанова читал философскую
книгу. В Париже невеста Манон ждала его возвращения. В Амстердаме ждала Эстер,
готовая стать его невестой. Наконец, в Париже он оставил изрядно бушующих
преследователей, неблагодарных кредиторов и свежие жертвы своего прекрасно
найденного «гения»; толпы их искали защиты в торговом суде.
Выпущенный из долговой тюрьмы и убегая из Парижа, чтобы
избежать грозящего приказа об аресте, Казанова тем не менее вез с собой твердую
рекомендацию министра иностранных дел Франции герцога Шуазеля французскому
посланнику в Гааге господину д'Аффри. Не должен ли был он тогда странствовать
по свету в светлейшем расположении духа и смеяться над всеми: мошенниками,
министрами и женщинами? Странника по свету не так просто разыскать судебным
исполнителям и своих ловцов он побил дерзостью. Он обещал Манон добыть для нее
состояние, чтобы на ней жениться. Он обещал маркизе д'Урфе найти ей в широком
мире необходимые элементы для «Великой Операции» (второго рождения маркизы в
виде мальчика с ее умом и ее душой).
Он оставался в Голландии четыре-пять месяцев. Обстановка
была менее счастливой, чем в первый раз.
В Гааге за столом Казанова встретил двух французов, один
сказал: «Знаменитый Казанова должен сейчас быть в Голландии». Другой ответил:
«Если я его встречу, я привлеку его к ответственности».
«Вы знаете Казанову?», спросил его Казанова. «Конечно»,
самодовольно ответил француз.
«Господин, вы его не знаете, потому что я и есть Казанова.»
— «Черта с два!», дерзко возразил француз. «Вы сильно заблуждаетесь, если
думаете, что только один Казанова существует в мире!» (Это звучало пророчески.)
Дошло до дуэли. «Прямой выпад, который мне не изменил», легко ранил француза в
грудь.
Банкир Хопе ввел Казанову в бургомистерскую ложу вольных
каменщиков, где он обедал с двадцатью четырьмя господами, располагавшими более
чем тремястами миллионами гульденов.
Хопе обратился к оракулу Казановы из-за дела, предложенного
ему, как сообщает Казанова, «другом Луи XV», графом Сен-Жерменом. Казанова
предостерег от этого дела, стомиллионной ссуды под залог алмазов французской
короны без участия французского министра. Хопе пошел с триумфом и через
несколько часов возбужденный вернулся, пробежав через все комнаты, ударяя себя
по лбу, и принудил Казанову и Эстер обняться и поцеловаться, что Казанова
охотно сделал бы и без принуждения. Д'Аффри именем короля потребовал высылки
графа Сен-Жермена. В полночь полиция нашла, что птичка уже упорхнула. Очевидно,
один из членов голландского правительства сделал намек. Без оракула Казановы
Хопе и его друзья выплатили бы сотни тысяч гульденов за прекрасные алмазы
короны. Теперь у них остался лишь этот залог. Что с ним делать?
