По желанию Эстер он показал ей портрет Манон. Как может
столь отвратительная душа жить в таком прекрасном теле, спросила Эстер и
захотела посмотреть все картины, которые прислала госпожа Манцони вместе с
рукописями Казановы. Среди них были и портреты нагих женщин. Ей очень понравились
портрет и история О'Морфи. М.М. как монахиня и как Венера рассмешили ее. Но он
отказался рассказать Эстер историю М.М. Все же Эстер исцелила его. Она ушла в
десять вечера. Они провели счастливейший день без резких страстей. Он пообещал
провести с ней следующий день. После девяти часов сна он встал свежим и
совершенно здоровым.
Она приняла его в постели. На ночном столике лежала
переписка с Манон, которую она читала до двух ночи. Эстер казалась
восхитительной. Легкий платок из индийского муслина лишь наполовину прикрывал
ее грудь, но она упрямо защищалась от его рук несмотря на сотни поцелуев. Он
сел рядом и поклялся, что ее прелесть заставила его забыть всех Манон на свете.
Она спросила, все ли тело Манон прекрасно. Он сознался, что никогда не видел
Манон нагой. Лишь ее кормилица сказала ему, что Манон безупречна. Эстер
спросила, есть ли у него о ней другие представления. Он сказал, что став ее
мужем легко мог бы избежать касаться ее родимых пятен. «Я думаю», сказала она,
покраснев и обидевшись, «что, если б Вы заметили что-нибудь, то Выше желание
уменьшилось бы». (Он пытался соблазнить ее, в то время как она была задета в
своем тщеславии.) Однако он прослезился, попросил прощения и осушил ее слезы
губами. В одно мгновение оба воспламенились. Мудрость Эстер предотвратили
полную победу желания. Они наслаждались три часа в сладчайшем восхищении. Потом
Эстер оделась и они пообедали в обществе бедного секретаря Хопе, несчастного
поклонника Эстер. Казанова признается, что в спальне влюбленной женщины царит
такой сладострастный аромат, что любовник предпочитает эту спальню раю.
Казанова словно цитирует слова Фауста в спальне Гретхен. Он говорит, что
действительно влюбился в Эстер. В своих чувствах к ней он различал нечто
нежное, утишающее и вместе с тем живое, по сравнению с той чувственной любовью,
которая несвободна от суматошного возбуждения.
Вечером он повел Эстер на концерт. Она сказала, что на
следующий день не покинет своей комнаты и они могли бы там уютно поговорить о
свадьбе. Это было 31 декабря 1759 года.
Он пошел на свидание с твердым решением не злоупотреблять
доверием девушки. Она лежала в постели. Она выглядела прелестной. После обеда с
ее отцом он нашел ее спящей. Когда она проснулась, они читали историю Элоизы и
Абеляра и совсем воспламенились. Они говорили о тайнах, которые открыл ему
оракул. Она сказала, что лишь тогда смогла бы открыть свое родимое пятно, если
он поищет и не сможет его почувствовать. Она разрешила ему это исследование,
вначале пальцами, а когда он ничего не обнаружил, то глазами. Далее они не
пошли. Он удовольствовался тысячью поцелуев. Счастливый, хотя она не
предоставила ему высочайшего наслаждения, после любовной игры, «равной которой
нет», он решил сказать ей правду. Его оракул — это мнимая наука. Знанию о ее
двух родимых пятнах он обязан теории соответствия родимых пятен человеческому
телу. (Лафатер выдвигал такую же теорию.) Эстер лишь сильно восхищалась им и
просила принести все книги об анатомии, физиологии и астрологии. Она хочет
быстро стать ученой, так как видит, что даже шарлатаны нуждаются во множестве
знаний. Вообще говоря, они могли бы любить друг друга до самой смерти, не
женясь. Он радостно возвратился в гостиницу.
После этого он решил перед возвращением в Париж устроить
маленькое путешествие в Германию. Он добросовестно обещал Эстер еще до конца
года посетить ее, но «обстоятельства оказались сильнее».
Письмо д'Аффри с отказом выдать французский паспорт, служило
ему в Кельне так же хорошо, как и паспорт. Уже в восемнадцатом веке нужны были
паспорта, удостоверения личности, документы, рекомендательные письма за
границу, и чем безроднее был человек, чем хуже у него были отношения с властями
родины, тем больше бумаг требовалось, точно так же, как и сегодня. Поэтому
Казанова набивал все карманы рекомендательными письмами и рекомендовал себя в
любом месте всем великим и псевдовеликим. В этом аспекте его мемуары читаются
как история современной политической эмиграции и ее паспортных трудностей.
Казанову тоже высылали из многих стран, потому что его преследовали родные
власти. Он тоже страдал как человек гражданский среди войны людей в униформе,
как это описывал в то же самое время Лоренс Стерн смешно и печально в
«Сентиментальном путешествии».
С кредитными письмами, пишет Казанова, на более чем сотню
тысяч гульденов, с великолепными украшениями и роскошным гардеробом,
сопровождаемый слугой Ледюком, ехал он в карете спокойно и весело по Германии в
«древний святой Кельн».
Глава 15
Визит к Вольтеру
Aultre ne veulx estre.
Мишель Монтень
Nulla mihi est religio.
Гораций
Пришли времена, когда все философы должны быть братьями,
иначе фанатики и шуты проглотят их один за другим.
Вольтер к Дюкло, 11.8.1760
Когда я спрашиваю, хотел бы я возродиться женщиной, то
говорю себе: нет, ибо я сладострастен к самому себе; у меня есть радости,
которых женщина не знает, и которые убеждают меня не менять пол. Тем не менее я
хотел бы, если б имел возможность родиться еще раз, родиться не только
женщиной, но даже животным любого вида, разумеется с моей памятью, иначе я не
был бы больше собой.
Казанова, Воспоминания, том XI.
Лишь в несчастье проявляется настоящий Казанова. Он растет
среди разочарований. Он ведет поверхностную жизнь праздношатающегося и
становится все деятельнее. Чем меньше он делает что-либо сегодня, тем больше он
напишет об этом впоследствии. Один за другим он начинает новые проекты и после
величайшего напряжения мигом отказывается от всех, когда замечает, что они не
могут принести больших результатов. Со все большей легкостью он меняет свои
жизненные пути. Как от сильного импульса он все бросает и все начинает заново.
Он не попадает в приключения, он создает их. Он ввязывается в них при любом
удобном случае. Пока он рассказывает длинные истории любому плуту, изображая
все любовные авантюры и удалые приключения, он мало говорит о своих настоящих
друзьях, о духовных товарищах, и совсем ничего о развивающемся самовоспитании,
о построении собственного мира.
В Кельне бургомистерша довезла его в своей карете до отеля
при лунном свете и нежно помогла ему в половине наслаждения.
Красотка убедила его, что не только наслаждается
сладострастием, но и дарит его. Граф Кеттлер обошелся с ним плохо и не
пригласил на бал. По желанию бургомистерши Казанова пришел без приглашения,
генералу представили его, Казанова делал такие комплименты генералу, что
понравился ему. Посетив бургомистершу заново, Казанова обнаружил, что домашняя
капелла имеет прямой переход к ее комнатам; он составил план через эту капеллу
попасть в ее постель (ведь, как известно, дьявол наибольшую власть имеет в
церкви!), и это ему удалось. Когда она сказала, что муж должен уехать, он
спрятался в исповедальне. Как только пономарь запер церковь на ночь, он через
дверцу скользнул на лестницу, где пять часов сидел в темноте на нижней
ступеньке среди крыс. Ровно в десять она пришла со свечой. Она была столь
неистощима в наслаждении любовью, что даже он — знаток, нашел чему поучиться.
Они любили друг друга семь часов подряд. Через пятнадцать дней он наслаждался
ею во второй раз; из-за того что супруг спал в соседней комнате, наслаждение
было менее велико; надо было соблюдать тишину. Из-за двух любовных ночей он
оставался в Кельне два с половиной месяца. Так высоко ценил их Казанова.
