Он словно упал с облаков. Он совсем не хотел ехать в
Швейцарию. Он предался тысячам раздумий о своем теперешнем положении и о
прошедшей жизни. Он виновен в собственном несчастье. В последний миг он вытащил
голову из силка. Он дрожал от одного представления: он — рядовой солдат
проклятого князька! Как всегда в отвратительные моменты жизни, он принял
величественное моральное решение. Он не хочет подвергать себя и свою жизнь
произволу любой случайности. Он подвел баланс. У него есть триста тысяч франков.
Это кажется ему достаточным для начала мирной жизни. Ему снилось ночью, что он
гуляет в красивой местности. Он проснулся разочарованным, торопливо оделся и
вышел предрассветной ранью из дома без завтрака. По красивой местности меж
высоких гор он вышел на плоскогорье, где слева увидел вдалеке великолепную
церковь. Он пошел туда, послушал последнюю мессу, пообедал в полдень с аббатом,
и узнал что является гостем настоятеля аббатства Нашей Всеблагой Богородицы в
Айнзидельне, который одновременно был князем Священной Римской Империи.
Следуя издателю мемуаров Вильгельму фон Шютцу на сорок
километров от Цюриха до монастыря Айнзидельн Казанове требовалось шесть часов.
Это весьма изрядный марш, даже для такого атлета как Казанова.
Густав Гугитц считает также сомнительным триста тысяч
франков, которые Казанова якобы имел по прибытии в Цюрих. Именно он нашел в
Дукском архиве Казановы следующую ломбардную квитанцию — «Я, нижеподписавшийся,
подтверждаю, что предъявителю сего и восьмидесяти луидоров по указанию господина
шевалье де Сенгальта я отдам голубой, отделанный горностаем костюм с жилетом
белого шелка и штанами, далее жилет, сюртук и бархатные штаны четырех цветов,
меховую муфту, золотую зубочистку, две муслиновые сорочки с кружевными
манжетами, пару английских кружевных манжет, кольцо с гербом, печатку с видом
Геркулеса, еще с двумя римлянами, еще одну с Гальбой, еще с двумя лицами и с
двумя головами, еще пол-магнита, маленькое золотое украшение, золоченый брелок,
изображающий две ноги, еще один с тремя башнями, флакон из горного хрусталя с
золотом и эмалью, бонбоньерку из горного хрусталя, оправленную в золото,
золоченую трость из букового дерева, нож с золоченым и стальным клинками,
аметистовую шпильку, украшенную маленьким бриллиантом, золоченый штопор. Все
эти вещи находятся в моих руках. Написано в Цюрихе 24 апреля 1760 года. Й. Эшер
из Берга».
Гугитц думает, что Казанова хотел стать монахом в монастыре
Айнзидельне из бедности. Ф. Вальтер Ильгес утверждает, что Казанова стал
кочующим шпионом, который в это время был раскрыт в Швейцарии и заложил одежду
и драгоценности в ломбард, чтобы вынырнуть в другом костюме и украшениях и не
быть узнанным. Потому в это же время он сменил имя Казанова, от которого
зависел, потому что под именем Джакомо Казановы он имел славу в Европе, как
жертва венецианской инквизиции и как вырвавшийся из-под Свинцовых Крыш, на
новое придуманное им имя шевалье де Сенгальт, как следует из ломбардной
квитанции, очевидно после Сент-Галена и наверное под влиянием успешного
прототипа в высшем мошенничестве графа Сен-Жермена. Однако уважаемый
швейцарский патриций Луи де Муральт в двух письмах к Альбрехту фон Халлеру
называет его графом де Сен-Гальт, там же он сообщает фон Халлеру, что по
инициативе Казановы Халлер избран в члены римской академии Аркадия, как до того
сам Луи де Муральт. Казанова был ее членом под аркадским именем Эуполемо
Пантерено. Она была основана в 1690 году для развития поэзии.
За столом в монастыре Айнзидельне Казанова попросил
исповедаться у главного настоятеля Николаса Имфельда фон Сарпен. Им овладел
непостижимый каприз: он хочет стать монахом. Он передал главному настоятелю
письменное прошение.
«Это внезапное решение», пишет Казанова, «было моей
причудой, я думал следовать законам своей судьбы».
Казанова планировал вложить десять тысяч талеров в качестве
душевой ренты. В то время как он просил разрешения носить одеяние святого
Бенедикта, из страха позднейшего раскаянья он просил десятилетнего
послушничества и во всех формах говорил, что не стремится ни к какому посту, ни
к какому духовному сану, а только к покою!
Настоятель отослал Казанову в своей коляске назад в Цюрих и
обещал через четырнадцать дней лично принести ему свой ответ в Цюрих.
Когда Ледюк увидел своего господина он в голос рассмеялся.
Казанова заинтересовался причиной веселости слуги. Ледюк думал что Казанова
пустился в новую любовную авантюру и едва ли в Швейцарии, так как его два дня
не было в отеле.
В Цюрихе каждое утро Казанова три часа учил немецкий язык,
его учитель генуэзец Джустиниани, капуцин, был протестантом из чистого отчаяния
и жестоко поносил по-немецки и по-итальянски все религиозные братства.
Впрочем, через двадцать пять лет Казанова тоже планировал
удалиться от шума мира, когда в шестьдесят лет в Вене он отчаивался и в том и в
этом
Учитель языка и взгляд иностранки покончили с набожными
намерениями Казановы!
За день до прибытия главного настоятеля, который должен был
принести свое решение, он в шесть вечера стоял у окна и смотрел на мост Лиммат,
как увидел коляску, заряженную четверкой лошадей, проезжавшую быстрым ходом,
где сидели четыре хорошо одетые дамы. Одна, наряженная амазонкой, элегантная и
красивая, понравилась ему, это была молодая брюнетка с большими глазами и в
шляпе голубого атласа с серебряными кистями над ушами. Он далеко наклонился из
окна, она взглянула вверх и смотрела пол-минуты, словно он ее позвал.
Он спустился по лестнице и увидел ее. Случайно она
оглянулась но него и вскрикнула от его вида словно от призрака, однако с
шаловливым смехом убежала.
Он был так возбужден, что пришлось броситься на постель,
чтобы успокоиться. Ему было тридцать пять лет, позади была уже сотня
приключений, неизвестная женщина с кокетливыми кисточками и большими глазами
посмотрела на него, проходя мимо по деревянной лестнице — и этот атлет должен
броситься на постель! Вот это чувственность!
Он тотчас спланировал: похищение, соблазнение, сближение. Он
посовещался с официантом и со слугой. Он переоделся официантом и принес дамам
обед в комнаты. Его амазонка, баронесса Ролль, узнала истинного официанта по дорогим
кружевам. Потом он склонился пред нею, чтобы расшнуровать сапог, пока она
спокойно писала за письменным столом. Без приглашения он расстегнул также
пряжки на ее штанишках — она носила рейтузы — и ощупывал ее «чудесные» икры,
пока она его не прогнала. Такое наслаждение, пишет старый Казанова, он может
получить теперь лишь в воспоминаниях. Знаменитое чудовище проповедует
раскаянье. Пусть они поговорят! Как часто позволял ему милосердный дорогой сон
проводить ночь с его амазонкой.
На следующий полдень прибыл главный настоятель Айнзидельна.
Казанова объяснил, что изменил план своей жизни. Настоятель поздравил его.
Казанова непрерывно думал о красивой женщине. Он стоял на мосту перед
гостиницей и ждал когда она пройдет. Между тем Джустиниани водил его в один
дом, где сводница предлагала ему молоденьких работниц. При отъезде в Солотурн
амазонка бросила ему взгляд. Поэтому Казанова решил из-за взгляда незнакомки
поехать из Цюриха в Солотурн. У него не было более важного дела, чем после
пятисот женщин последовать за пятьсот первой с не большей гарантией, чем
единственный взгляд. Грозил ли ему отказ, супруг, отец, брат, соперник, жених,
незнакомец? Хотя она, очевидно, выдала его переодевание своим подругам, но ее
взгляд при отъезде казался грустным, этого было достаточно. Итак, он решил
«поехать в Солотурн, чтобы довести приключение до счастливого конца.»
