Она попыталась отвернуться, но он не позволил ей, крепко взяв сильной рукой за подбородок, и Роми едва не растаяла. Он почувствовал, как она задрожала.
— Может быть, сейчас и не время для разговоров, — пробормотал он и приблизил к ней лицо. — Может быть, нам стоит заняться чем-то полезнее? Что скажешь, Роми?
Она не сказала ничего, потому что чувствовала себя слабой, обессиленной и совершенно неспособной бороться. Ее сопротивление чарам Доминика все убывало и убывало с той самой минуты, когда она переступила порог его дома, и теперь почти полностью исчезло. Ее лицо побелело, глаза стали огромными и тревожными, и Доминик сжал зубы. Проклятье! Он не может сейчас заниматься с ней любовью. Это невозможно, пока она смотрит на него этими глазами, полными боли, глазами, словно у раненого оленя.
— Расскажи мне о твоем замужестве, — неожиданно попросил он.
Эти слова как бы вывели ее из оцепенения. Роми заморгала от удивления, что он вдруг задал ей такой вопрос и в такое время. Но если покопаться как следует в сердце, то разве сможет она когда-нибудь говорить о Марке без чувства вины и сожаления, которые не оставляют ее? Она выпрямилась, слегка отодвигаясь от Доминика, а ее рука потянулась за рюмкой с бренди.
— Что ты хочешь узнать о моем замужестве? — спросила она, не в силах скрыть печаль в голосе.
Доминик усилием воли не позволил себе упиваться хрупкой красотой ее лица.
— Оно было счастливым?
— Нет. — Роми увидела горький упрек у него в глазах и сжалась. — Во всяком случае, в обычном смысле.
— Из-за твоих измен?
— Из-за болезни Марка, — сказала она, и теперь настала его очередь вздрогнуть. — Это с неизбежностью омрачало наши отношения, но мы старались использовать как можно лучше то, что имели.
Какое-то время он молча переваривал сказанное ею. Потом спросил:
— Он переносил все мужественно?
Роми кивнула.
— Иногда он вел себя с поразительным мужеством, но порой бывал страшно испуган. — Она посмотрела Доминику прямо в глаза. — Не существует никакого стереотипа поведения для людей, знающих, что они умирают, Доминик. Нет ни правил, ни указаний, которым можно было бы следовать. Поведение этих людей беспорядочно. Непредсказуемо. Оно такое же, как и всякое человеческое поведение, в основном мы решаем все по ходу дела.
— И ты могла смотреть ему в глаза? После того, что ты ему сделала?
— Да, могла. — У нее задергалась щека. — Потому что его мать поместили в частную лечебницу, и у него осталась только одна я, — просто ответила она.
Потом, сочтя, что Доминик весьма успешно уходит от своей доли ответственности, добавила:
— А еще потому, что я — в отличие от тебя, Доминик, — не смогла бы решиться сбежать.
— Я не сбежал! — проговорил он сквозь зубы.
— После свадьбы ты больше ни разу не виделся с ним. Ни разу! — упрекнула она Доминика. — Ты не явился даже на похороны, черт возьми!
— А разве я мог? — зло сказал он. — Как бы я смотрел ему в лицо, зная, что сделал с его женой? И как бы я смотрел в лицо тебе, Роми, если знал, что все еще хочу лишь одного — дотащить тебя до ближайшей постели и…
— Д-довольно, — дрожащим голосом произнесла она.
— Присутствовать на вашей свадьбе было с моей стороны ошибкой, но избежать ее я мог бы лишь ценой чудовищной сцены. Однако я понимал, что больше никогда по доброй воле не встречусь с вами обоими. — Доминик на секунду закрыл глаза. — А потом, когда узнал, как он болен…
— Да, так что же помешало тебе приехать тогда? — Ее голос срывался.
— А тогда было уже поздно, — тихо сказал он. — К тому времени я уже так надолго прервал отношения с Марком, что не смог бы объяснить свое отсутствие, не рассказав ему всей правды. Меньшего, чем правда, Марк не заслуживал, — грустно закончил он.
Вот ведь ирония судьбы! Роми сделала еще один глоток бренди.
— Он и не захотел бы, чтобы ты приезжал, если бы твоим единственным мотивом была жалость.
— Я это знаю. — Доминик осушил рюмку и поставил ее на стол, потом обжег Роми холодным огнем серых глаз.
— Что же дальше, Роми? Что нам делать дальше?
Она испугалась, что прочтет в его вопросе гораздо больше того, что он намеревался вложить в свои слова, поэтому поспешила повернуть его на сто восемьдесят градусов.
— Это зависит…
— От чего?
— От того, что хочешь делать ты.
— Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — осипшим голосом сказал он.
— И от того, что хочу делать я, — добавила она твердо.
— А наши желания совпадают, Роми? — тихо спросил он.
Она с минуту рассматривала ладонь своей руки, потом подняла голову.
— То есть хочу ли я пойти с тобой в постель?
У него на лице появилось слегка обескураженное выражение.
— Ну да…
— Что с тобой, Доминик? Или не привык, чтобы твои женщины прямо говорили тебе, что им нужно?
Он засмеялся, и в его смехе чувствовался грубый голод, от которого у Роми защекотало нервы.
— Значит ли это, что ты — одна из моих женщин, Роми?
Напрасно он решил именно так сформулировать свою мысль. А может быть, и нет. Может быть, лучше он выразиться и не смог бы. Потому что, когда она представила себя в роли одной из обитательниц обширного гарема, это одним точным ударом разбило всякие романтические надежды, какие она могла еще питать в глубине души. Заметил ли он это сомнение и усталую отрешенность, которые на мгновение бросили тень на ее черты? Не потому ли его губы сложились в жесткую и горькую линию, когда он сказал:
— Очевидно, нет? — Его голос тоже стал жестче. — Думаю, будет лучше, если ты сама скажешь мне, куда бы ты хотела пойти, Роми, а?
Роми взглянула на него широко раскрытыми глазами.
— Ну, конечно же, в постель!
Доминик смотрел на нее с явным выражением шока на лице, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
— В постель? — переспросил он, словно не вполне расслышал, что она сказала.
Ее сердце и тело умоляли и призывали его, но ей удалось скрыть свои истинные чувства за верно найденным, как она думала, современным способом выражения.
— Конечно, — прошептала она, заметив, что его глаза теперь неотвратимо притягивает, словно в гипнотическом трансе, упругая округлость ее грудей под переливающимся атласом платья. — Мы не можем и дальше вести себя по-прежнему, Доминик. Мне очень не хотелось бы показаться особой, которой нравится дразнить. Уверена, что и тебе такого не хочется. А между тем мы уже целых пять лет дразним друг друга. Тебе не кажется, что пора что-то сделать, чтобы избавить друг друга от мучений? Доминик сглотнул, всеми силами пытаясь не потерять связь с реальностью.
