Дэвид возвращается.
— Готово, — объявляет он и ставит передо мной стакан.
Мне хочется спросить, знаком ли он с этой девушкой, но это прозвучит грубо. Дэвид врач, так что он знает здесь всех.
Мы болтаем без умолку. О путешествиях, любимых книгах, фильмах и видах спорта. Нежимся в облаке из смеха и дружеского тепла, но на большую близость пока не решаемся. Вскоре приносят заказанные блюда, и мы приступаем к еде. Разговор длится и длится, будто мы не виделись лет десять и теперь хотим наверстать упущенное.
— Значит, это у тебя впервые? — спрашивает он. (Краб падает с моей вилки и шлепается в соус.) — Ты впервые вышла в свет с тех пор, как вы с Марри расстались? — поясняет Дэвид то, что и так понятно.
— Да. Мы с Марри… очень долго прожили вместе. — Я отмечаю, что он не сказал свидание, обошелся без намека на нечто большее, чем просто ужин, и меня одолевает легкое разочарование. Чувствую себя будто на собеседовании в отделе кадров. Стоит ли говорить, что Марри был моим первым и единственным? — Если ты так долго… — Нет, не могу. — Мы с Марри еще в детстве влюбились друг в друга. (Похоже, эта новость заинтересовала Дэвида.) Ты понимаешь, мне сложно…
Как бы донести до него, что считаю этот вечер свиданием и надеюсь, что впереди их будет немало? Ведь не скажешь об этом прямо. А что, если он так не думает?
— Конечно, понимаю. — В глазах его сочувствие. — Выходит, Марри знает тебя лучше всех на свете. — Дэвид кладет на тарелку вилку с ножом.
— Наверное.
Я делаю глубокий вдох, залпом глотаю остатки ананасового сока и ухожу в туалет. Мне следует думать не о Марри. Мне следует думать о Дэвиде. Ну что тут сложного?
— Он замечательный, — говорю я своему отражению в зеркале над раковиной и стираю остатки помады. Как бы она не размазалась. — Так что хватит глупить.
Возвращаюсь в зал, взглядом нахожу Дэвида, и это приводит меня в чувство. Сажусь за стол и снова приступаю к еде. Он предлагает попробовать легендарный стейк с его вилки, а я нерешительно спрашиваю, не хочет ли он попробовать крабовую оладью. Мы смеемся, когда оладья шлепается на скатерть. Но я никак не могу прогнать мысль о том, как закончится вечер.
Спустя примерно час Дэвид помогает мне надеть пальто и мы выходим из теплого ресторана на открытую всем ветрам улицу. После душного помещения прохладный воздух кажется приятным. Что угодно, лишь бы отдалить момент, когда мы расстанемся или не расстанемся, поцелуемся или не поцелуемся.
— Может, прогуляемся немного? — предлагает Дэвид и идет вперед, будто уже получил согласие.
— Конечно, — поспешно говорю я. Догоняю его, и он берет меня под руку.
На улицах Бурвелла тихо. Это симпатичный маленький городок, затерявшийся среди холмов Кембриджшира. Здесь никогда ничего не происходит. Если не считать сегодняшнего вечера, конечно.
— Ты уже поменяла фамилию? — спрашивает Дэвид.
Я вспоминаю, какой шум поднял Марри, узнав, что после свадьбы я оставлю девичью фамилию.
— Меня всегда звали Джулия Маршалл, — отвечаю я. Это было верное решение. Теперь не нужно суетиться и менять фамилию.
— А когда вы с Марри расстались?
— В июле прошлого года. Пятнадцатого июля, в субботу, в три часа двадцать минут.
— Ну и точность! — Дэвид сочувственно сжимает мой локоть.
— В это время пришел слесарь, чтобы поменять замок. Марри даже не было рядом. Он был… — Я умолкаю. Еще рано. Нельзя, чтобы пьянство Марри набросило тень и на меня. — В общем, его там не было, вот и все. И хорошо.
Вспоминаю взгляд Марри, когда я подошла к нему в баре. В тот момент он не помнил, кто я такая, не говоря уже о том, что должен был заехать на каток за Алексом.
— Ты был женат? — спрашиваю я. Прошлое Дэвида покрыто тайной. Он с большим интересом расспрашивает обо мне и моем детстве, но о себе почти не распространяется.
— Нет, — смеется он. — Мне всегда удавалось отложить этот момент, отвертеться. Да, были женщины… женщина. — Он внезапно замедляет шаг, почти останавливается. — Но подходящий момент так и не наступил. Не судьба, наверное. — Я вижу, он не хочет развивать эту тему.
Мы уже у автобусной остановки. Дэвид поворачивается ко мне.
— Мне кажется, у нас много общего. — Вздох, пауза. Он решается: — Я бы хотел снова с тобой увидеться. И больше о тебе узнать.
— Было бы здорово, — поспешно отвечаю я, даже не задумавшись о том, что может означать его предложение.
Беру его за руки. Он так близко, и от удовольствия у меня кружится голова. У него сильные и заботливые ладони. Он высвобождается и обнимает меня. В это мгновение мне снова семнадцать и Марри наконец объяснился. Он сильный. Он рядом. И больше мне ничего не нужно.
— Мне только тридцать, — бормочу я по-идиотски. По лицу блуждает улыбка. Дэвид хочет снова меня видеть. Ну конечно, он понимает, разница в возрасте у нас солидная. Глупо, да, но я не знаю, что еще сказать.
— Хорошо тебе, — улыбается он, ничуть не удивившись.
— Мне нравятся зрелые мужчины, — признаюсь я. Это правда. Особенно сейчас.
Дэвид провожает меня к машине и целует. Скользнув по щеке, его губы едва-едва не касаются моего рта. Но я все равно чувствую их жар, теплое дыхание на коже, страсть, которую скрывает Дэвид. Он медлит, не отстраняясь, и сердце мое колотится все сильнее. Это ощущение остается со мной до самого дома.
Мэри
После визита к врачу все слова, которые я хотела выкрикнуть, пробкой застряли у меня в горле, и женщина, которую я сотворила за десятилетия, стремительно распадается на части. Я молчу. Не могу выдавить ни звука. Это высшая степень самосохранения. Впрочем, сейчас мне говорить не с кем, и спустя несколько часов, уже дома, мерзкая пробка в горле превращается в затор сродни тому, что перекрывает канализацию, — так сильно он воняет.
Страхи вернулись. Полный комплект давних ужасов. И теперь мне есть что терять.
Бренна и Грэдин поначалу даже не обратили внимания на мое молчание. Позже они, конечно, отметили мою немоту, но вряд ли их измученное сознание могло подсказать, что нужно делать в такой ситуации. Они едва-едва способны позаботиться о себе самих. Должно быть, их настораживает мое поведение, но сейчас они вдали от своего папаши-садиста, а это для них главное. Несколько раз дети спрашивали, что я подарю им на Рождество, и, не получив ответа, недоуменно переглядывались. По своему обыкновению, они переругиваются, учиняют бедлам в ванной и сметают все съестное в доме. В первый день я все-таки сумела приготовить еду: сэндвичи, запеканка, какао — и даже постирала одежду.
Время утекало, час за часом.
А потом зазвонил телефон.
— Мэри… это… — Человек вздохнул. Помолчал. — Дэвид.
Я повесила трубку.
